— Привет, зема.
«Странно так здороваются, не по-нашему».
— Привет.
— Ты погранец?
— Ага, контрактник. С Харьковской заставы. — Люди Кабану сразу не понравились, и он решил рассказать о себе что-нибудь нейтральное и незатейливое. — Вот вчера зацепило, то ли минометный осколок, то ли стрелковым. Там бой шел на перекрестке, а мы на заставу отходили, как попало, ума не приложу...
— Да нас самих там накрыло. Мы в колонне шли, из России, должны были вашей заставе отход закрыть со стороны Кутейниково, окружить, а вместо этого сами в переплет попали.
— А вы откуда сами? — Кабан напрягся.
— Ну, Петруха из Ростовской области, а я из Донецка, зови меня Ильич. Позывной такой.
— Это в честь Ленина, что ли?
— Ну а в честь кого же! А у тебя какой позывной?
— У меня нет позывного. Мы же контрактники, у нас все по именам и фамилиям, Серегой меня зовут. — Кабан подумал, что, может, зря он свой «макаров» вчера пацанам отдал, может, пригодился бы сейчас?
— Ну, будем знакомы, зема. Я из ополчения «дэнээр», подался вот на старости лет в войнушку поиграть, да не повезло — ехал на «газоне» и прямо под жопу гранатометом дало, весь зад разорвало, теперь вот на животе только лежать могу, маюсь.
— А меня под подбитым укропским бэтэром достало, — отозвался Петруха. Ему, как и Ильичу, было под полтинник, не меньше. — Гранату поймал, все плечо порвало и спину осколками.
— Он из «Русской православной армии», идейный борец с фашизмом.
— Ага, — неуверенно отозвался Кабан.
— В больничку сюда ваши же нас и привезли, смилостивились.
— Фашисты есть фашисты, — не в тему вставил Петруха.
— Колонна у нас большая шла, — разговорился Ильич, — сорок единиц. Так укропы расфигачили больше половины, до пятидесяти «двухсотых» у нас, при нас считали. Думаю, нас специально свои же и подставили, слили, как пушечное мясо, чтобы обозначить, где укропы затаились. Видал, как по нам с той стороны минометами свои же шарахали?
Петруха тяжело вздохнул.
«Неплохо, неплохо мы поработали, — думал и радовался Кабан, еле сдерживая улыбку, — нужно только держаться, не выдавать себя на всякий случай, может, еще что-нибудь расскажут».
— А нас из-под Харькова сюда перекинули, на «Успенку», на пропускной пункт. Поток людей, говорят, увеличился, нужно усиление, не успевают паспорта проштамповывать. А тут такое... шальное в живот залетело.
— Людей правильно сделали, что предупредили и эвакуировали — сейчас большая операция начнется по освобождению Донбасса от оккупантов, мирных нужно поберечь.
— Да, — добавил Петруха, — ты правильно мыслишь, Ильич. Война закончится, здесь будет Новороссия, люди вернутся, будут сеять хлеб, растить детей...
— У вас закурить нету?
— У нас ничего нету. У меня вот даже ползадницы нету, — пошутил Ильич.
«М-да, — подумал Кабан, — интересная история. Когда же мне сигарет принесут?»
Наговорившись, после уколов Ильич и Петруха заснули. Кабану еще больше захотелось курить, он достал из-под подушки телефон, чтобы позвонить на заставу и узнать, что происходит, но мобильная связь по-прежнему лежала, телефон молчал и только показывал время: 17.58.
— Можно? — в палату, приоткрыв дверь, заглянула медсестра.
«О, та самая, что на операции сигарету мне курила», — вспомнил Кабан. Невысокого росточка, полненькая, аккуратненькая, круглое личико со вздернутым носиком, русые волосы, светлые глаза. Симпатичная девчонка.
— Меня Нюсей зовут.
— Сережа, можно Серый. У тебя сигаретки не найдется? — спросил Кабан самое главное.
— Найдется, только здесь курить не нужно, сегодня я на дежурстве. Главный, если запах услышит, то и тебе выпишет, и мне — по самое не хочу. Серый, в Амвросиевку полчаса назад сепары зашли!