День 20 августа был, с одной стороны, удачным, поскольку с нашей стороны не было ни убитых, ни раненых, если не считать Помидора (осколочная царапина в районе шеи), а с другой стороны, очень печален. В тот вечер мы узнали, что и под Мариуполем обострилась ситуация. Российская техника пересекла нашу границу, и Новоазовск больше не контролируется нашими войсками. Стало известно, что пограничного пропускного пункта за Новоазовском больше нет, как и блокпоста, который был на выезде из города. Особенно неприятным было известие о том, что бойцы «Днепра-1» Александр Митягин и Дмитрий Пермяков попали в плен под Новоазовском и дальнейшая их судьба неизвестна.
События, которые произошли вечером в Старобешево возле общежития, навсегда врезались в мою память.
Было уже замечено, что после каждого боя обязательно кто-нибудь срывался и начинал истерить. Но вечером 20 августа 2014 года в Старобешево истерия была массовой. Основным источником был Нэо. Он сорвался еще после первого боя и гибели Тафейчука Сергея и Харченко Романа. После второго штурма Нэо окончательно впал в истерику. В зачистке Виноградного он участия не принимал. Его в составе еще нескольких наших бойцов оставили на блокпосту 40-го БТРО в Покровке. Нэо не мог прийти в себя от шока после гибели наших товарищей и утверждал, что во время ночного обстрела блокпоста «Ураганом» один снаряд упал в пяти метрах от него и не разорвался. Видимо, это послужило последней каплей, которая переполнила чашу паники. Поддавшись на истерию Нэо, некоторые бойцы стали требовать возвращения в Мариуполь. По дороге из Иловайска в Старобешево они чуть ли не под дулом автомата требовали водителя двигаться в Мариуполь. К счастью, наша колонна без происшествий добралась в Старобешево, где остановилась возле одного из студенческих общежитий какого-то техникума. Вечер того дня был очень напряженным. Многие сразу же после высадки из транспорта стали роптать на командиров и очень эмоционально выражали желание закончить операцию и вернуться в аэропорт Мариуполя. Командиры были в растерянности. Некоторые бойцы успели сбегать в магазин и прикупили спиртное. Кое-кто умудрился притащить его с собой после зачистки Виноградного. Бойцы собирались кучками и обсуждали события прошедших трех дней. Среди личного состава стал подниматься сперва ропот, а затем выражаться и открытая неприязнь к комбату. По моему совету, Док (Александр Гостищев — на тот момент командир первой роты) объявил построение. Толпа с неохотой, но все же подчинилась. В строю ропот не прекращался. Нэо был неуправляем:
—#Вы что не видите, что нас ведут на убой, как пушечное мясо?! Кто ответит за смерть Сереги и Романа?! Куда с автоматами переть против «Градов»?! Кто будет заботиться о семьях Ромы и Сереги?! Вот эти?#— он демонстративно указывал на командиров…
С его мнением многие соглашались и поддерживали. Тогда перед строем выступил комбат. Он разъяснил, что все бойцы «Днепра-1» являются добровольцами. Насильно никто никого тянуть не собирается. Если кто-то считает, что не готов выполнять поставленные задачи, и желает покинуть подразделение, то может сделать это прямо сейчас. Все, кто желает покинуть «Днепр-1», должны выйти из строя и сложить оружие. Как по мне, то это было правильным и очень своевременным решением. Зараженное гангреной паники подразделение нуждалось в радикальной чистке. На предложение комбата оставить службу в батальоне и немедленно вернуться домой отозвались двенадцать человек. Первым вышел из строя Нэо. За ним последовали те, кто также осознал, что игры в войну закончились и началась реальная схватка с противником, в результате которой никто не застрахован от смерти. Одним из покинувших строй был командир второй роты Сидоренко. Даже высокая зарплата ротного не удержала его в строю. Человек сломался. Никаких денег не захотелось. После того как вопрос с отказниками был улажен, остальные бойцы занялись поиском места в общежитии для ночлега. Экипаж «Халка» стал разогревать на сухом спирту консервы с кашей и заваривать чай. День выдался не из легких, и многим хотелось связаться с родными по телефону, но была проблема: в Старобешево полностью легла связь всех операторов, кроме «лайфа». У меня, к счастью, на тот момент был «лайф», и за обещанную награду, эквивалентную бутылке пива (после войны), я позволял ребятам поговорить с родными и близкими. Когда моим телефоном захотел воспользоваться Дэн, то я решил немного пошутить и изобразил панику и отчаяние, за что чуть было не получил от Дэна в ухо. Я стал плакать и жаловаться, что больше не вынесу этого… Дэн смотрел на меня как на сумасшедшего и хотел уже было «привести меня в чувство», подумав, что я тоже впал в панику и истерику, но я стал сетовать на то, что моей печени грозит цирроз, если все, кто мне обещал пиво взамен короткого телефонного разговора, выполнят обещанное. Я смотрел на широко открытые глаза друга, и меня разбирал смех. Лишь после этого Дэн вздохнул с облегчением. Видимо, последние несколько дней притупили наше чувство юмора и шутки воспринимались несколько иначе.