— Приехали, — остановил машину сидевший за рулем подполковник, все вышли и по густой траве направились к жилищу.
— Давайте его сюда, — остановившись рядом, приказал начальник операм.
Те скрылись внутри, а затем появились, ведя похищенного в наручниках и с завязанными глазами.
— Слушай меня внимательно, — сказал Линник, когда тройка остановилась в двух шагах, а человек, втянув голову в плечи, испуганно всхлипнул. — Пан Коцюба (так звали подставного) желает иметь на тридцать процентов больше прибыли по своим акциям. Ты меня понял?
— П-понял.
— Завтра тебя найдут менты с эсбэушниками, — продолжил майор и подмигнул коллеге. — Но им о нашем разговоре ни гугу. Ясно?
— Да, — часто закивал пленник.
— Скажешь, что тебя похитили какие-то отморозки и требовали выкуп. Ну а если сболтнешь лишнее, тебя убьют.
— Не надо… — зарыдал толстяк, обвиснув в сильных руках, а на его штанах расплылось пятно. — Я все, все сделаю!
— Давайте его назад, — брезгливо поморщился Линник, а когда вихляющаяся тройка удалилась, бросил Пасюку: — Пошли к машине.
Когда в мерцании первых звезд пыльный «ренджровер» въехал на территорию дома отдыха, их встретил хозяин, приставленный к областному гостю.
— Для вас завтра выходной, — сказал операм начальник, и те потопали к припаркованному на стоянке «форду».
Хозяин же, по имени Вилорий, средних лет ражий детина, провел офицеров в свой личный блок, где те приняли душ Шарко, и потом повел в зал для почетных персон работавшего до утра ресторана. Оттуда слышалась разухабистая музыка и смех отдыхающих; с открытой веранды в небо то и дело взмывали, с треском лопаясь, фейерверки.
— М-да, прямо праздник жизни, — поцокал языком майор. — Красиво отдыхают.
— Сегодня День торгового работника, — расплылся в улыбке хозяин. — Это наши и из соседних районов бизнесмены.
Удобно расположившись в кожаных креслах гостевого зала, передняя стена которого, выполненная из прозрачного стекла, отражала звездный купол неба и сонную реку, полковник с майором с удовольствием оглядывали горячительное и холодные закуски, а Вилорий отдавал распоряжение нарисовавшейся рядом смазливой, с ногами от плеч, официантке.
— Ну что, приступим? — потянулся он волосатой лапой за бутылкой шотландского виски «Лох-Несс», когда та упорхнула.
— Можешь, — накладывая на тарелку Линника черную икру, кивнул подполковник.
Бокалы наполнили, и куратор произнес тост:
— За коммерцию и хозяина!
Утолив первый голод, выпили по второй — за процветание Украины, а вдогонку по третьей. Чтоб муха не пролетела. Появились две официантки — с судком стерляжьей ухи и нанизанными на шампуры шашлыками.
— Под них лучше водку, — потянул из ведерка со льдом запотевший «Абсолют» Вилорий и наполнил припасенные для него стаканы. — Ну, будьмо! — поочередно чокнулся с гостями.
Те неспешно высосали их до дна, побурев мордами, крякнули и навалились на уху, мыча от удовольствия. Что было после, Линник помнил смутно. Урывками в сознании всплывала длинноногая официантка, с которой пил на брудершафт, а затем трахался в смежной комнате; блюющий Пасюк, которого они с Вилорием тащили в туалет; и совсем уж странная сцена, когда он таскал хозяина за ворот и орал: «Убью, Ленин!»
Спустя сутки, отметив командировку, майор возвращался назад. Под колесами его «тойоты» ровно гудел Бахмутский шлях, магнитола томно пела голосом Челентано.
Глава 6
Щэ нэ вмэрла Украина
По Крещатику, залитому морем огня, шло факельное шествие. В первых рядах, вместе со священниками-иезуитами и дивчатами, несущими портрет «гэроя нации» Бандеры, двигались ветераны УПА в кашкетах с трезубцами, молодые, с горящими глазами активисты из «Свободы»*, а также многочисленная киевская интеллигенция со студентами и люмпенами, над головой которых реяли черно-красные знамена. Нэзалэжна с размахом отмечала столетие со дня рождения Степана Бандеры. Время от времени активисты с мегафонами и повязками на рукавах металлически гавкали «Слава Украини!», а толпа ревела в ответ «Гэроям слава!!!». Отлитый в бронзе Богдан Хмельницкий на коне апокалиптически отсвечивал в языках пламени; в окнах домов, за которыми угадывались обыватели, испуганно дрожали стекла.
— Гарно маршэруем! — сказал, кульгая на одну ногу, изрядно постаревший Деркач, в пошитой по такому случаю форме УПА, шагающему рядом с ним с факелом в руке заматеревшему внуку.