Пролог
Мальчик уже давно охрип, и из горла вылетал только сиплый звук, еле слышный и слабо похожий на человеческий, но он по-прежнему звал на помощь потрескавшимися губами, продолжая настырно стучать по адромантовой двери. Где-то внутри он понимал, что никто не услышит, но не мог остановиться. Это давало надежду и позволяло не думать о том, что ТАМ уже никого нет. Он стукнул в дверь еще раз, бессильно сполз на пол и невидящими глазами уставился в черный экран допотопного компьютера, запрятанного в самый угол подвала и транслировавшего обстановку с другой вебкамеры. Монитор погас часа два назад, но перед глазами ребенка до сих пор стояла горящая комната и папин ботинок, нелепо торчащий из-за угла.
По щеке мальчика скатилась очередная слезинка, оставляя за собой соленую дорожку. Ребенок неловко утерся рукавом и всхлипнул, чтобы тут же нахмуриться. Рано плакать. Они должны быть живы. А ботинок… Он может ничего не значить. Мальчик упрямо мотнул головой, сжал саднящие руки в кулачки, тяжело поднялся и с новыми силами принялся колотить в дверь.
Глава 1
Резкий гудок автомобиля вернул меня с небес на землю и заставил ускорить шаг. Быстро перебежав дорогу, я свернула за угол и вздохнула с облегчением. Еще немного и буду на месте, где наконец-то смогу перевести дух.
Знаете, есть такие девушки, которые всегда в центре внимания вопреки своему желанию. Их все обожают, копируют манеру одеваться и говорить. Они окружены толпой и настолько от этого устают, что всегда стараются найти место, о котором никто не знает и в котором их не найдут. Так вот, я точно не из их числа. Меня не зовут на вечеринки, я практически ни с кем не общаюсь, кроме Лизы (с ней мы подружились еще в средней школе), и я точно не поставлю сотню на то, что в классе знают обо мне что-то большее, чем имя. Если обо мне вообще знают. Хотя, такое положение дел мне нравится гораздо больше. В младших классах меня сильно дразнили, так что пусть лучше никто не заметит, если я внезапно исчезну с лица земли. Разве что мачеха не сможет дотянуться до семейных денег и объявит в розыск.
Мама умерла при родах, и когда мне исполнилось пять, отца убедили, что нам обоим отчаянно не хватает женского тепла и заботы. Так в нашем доме появилась Элеонор: властная дамочка, больше всего на свете любящая деньги и положение в обществе, которое эти самые деньги дают. О, с каким рвением она хватает газету по утрам! Нет, разделы политики и экономики ее не интересуют, она сразу же переходит к светским сплетням. И как она визжит от счастья, когда видит там свое фото рядом с какой-нибудь знаменитостью. Ее комок шерсти тут же старается благоразумно спрятаться куда-нибудь подальше, но чаще всего у него это не выходит и каждый раз ему грозит быть задушенным от излияний чувств. Нет, вы не подумайте, на самом деле я ничего не имею против этого блохастика (в миру зовущегося мистером Тиммилиамом Третьим). Он вполне себе милый йоркширский терьер. Даже весьма сообразительный. И будь у него другой хозяин, мне бы он искренне нравился. Но, увы, его появление всегда сигнализирует о приходе Элеонор. А потому, да простит меня блохастик, я бы предпочла его вовсе не видеть.
Так вот, план отца по окружению меня материнской любовью и заботой с треском провалился, а наше общение с «мамочкой» сводилось к ее упрекам по поводу моего неблистательного поведения и внешности, и моим хлопаньям дверью. По всей видимости, отец гораздо раньше меня понял, какую ошибку совершил, потому что буквально через три года, когда я задула ровно восемь свечей на праздничном торте, он исчез.
Я тряхнула головой, отгоняя навязчивые мысли, и непослушная прядь волос тут же упала на лицо. Пожалуй, волосы были еще одним средством в негласной войне с мачехой. От природы я натуральная блондинка, но назло Элеонор выкрасила волосы сперва в ядовито зеленый (у мачехи каждый раз дергался глаз при виде меня), а потом в черный цвет. Как у отца. Хотелось хоть чуточку быть на него похожей. Но дедушка сказал, что я вылитая копия его матери, то есть моей прабабки, а вот от папы унаследовала только характер. Жаль, конечно, но с тех пор я все равно красила волосы только в черный. Нравится мне, как Элеонор скрипит зубами при виде меня.
Я толкнула калитку и приветливо помахала Тому – работнику кладбища, который служил здесь с незапамятных времен. Шаркающей походкой он направлялся в сторожку, попутно ища в нескончаемых карманах запропастившуюся вещь. Даже проверил в нагрудном кармане канареечно-желтой рубашки, забравшись под вязаный жилет. Едва завидев меня, старик разулыбался, обнажив неровные желтые зубы.