Наутро я даже не помнила, что мне снилось. Какая-то невнятная ерунда. На соседней подушке обнаружилась вмятина. Дерек все же приходил. Почему-то от этой мысли стало значительно теплее и не так страшно. Я откинула одеяло и направилась в ванну. День обещал быть длинным и крайне волнительным. Если я и попаду в ловушку, то постараюсь это сделать с достоинством и улыбкой. А по возможности захвачу с собой кого-нибудь из этих уродцев. Я хищно улыбнулась и зашла под душ. Странно. Никогда не замечала в себе такой агрессии.
За завтраком Маркус нервничал сам и нервировал всех окружающих. Кэролайн в кои-то веки соизволила почтить меня своим присутствием, но никаких шуточек не отпускала. Ела молча. Дерек взял на себя миссию быть самым спокойным членом команды и успокаивать всех окружающих. А я бесконечно кивала на все напоминания Маркуса. Да, присесть, склонив голову, когда меня представят Наблюдателям, да, не подниматься пока они не скажут, да, в первом танце первый поворот вправо, а не влево, как я делаю обычно. И еще куча всяких да. В конце концов, Маркус бессильно опустился на стул и замолчал.
− Все будет хорошо, − похлопал его по руке Дерек. Маркус обреченно кивнул.
После завтрака Дерек уехал к Мороку. Как выяснилось, у некоторых людей встречалась крайне редкая особенность: они могли создавать иллюзии. Могли казаться кем угодно и чем угодно. Некоторые смогли развить эту способность настолько, что им удавалось навесить иллюзию (или морок, как было принято говорить здесь) на других. Именно к такому человеку и отправился Дерек. Они уже встречались раньше, но нужно было пройти какую-то процедуру, чтобы морок держался долго и смог обмануть даже роботов. Обычно роботы видят реальность такой, как она есть, но этот Морок был сильнейшим и мог обманывать даже машины. Как он уверял, даже камеры не смогут увидеть истинный облик Дерека. Мне жутко не нравилась эта затея, но поделать я ничего не могла.
Маркус не стал меня мучить очередными напоминаниями, вняв увещеваниям Дерека, так что до двенадцати я была совершенно свободна. Вот только вместо того, чтобы наслаждаться своей свободой, я маялась, пока не пришла Мэгс, которая должна была сделать из меня нереальную красотку. Сама Мэгс выглядела весьма импозантно. Не заметить ее было сложно. Макияж всех цветов радуги, такие же разноцветные волосы, заплетенные в сотни косичек, короткое летящее белое платье, куча всевозможных подвесок и браслетов. Определить возраст девушки было попросту невозможно. Но судя по тому, как тепло ее встретил Маркус и какими фразами они обменивались, я поняла, что знакомы они еще с детства. А значит Мэгс было где-то тридцать с небольшим, а может и тридцать семь, как Маркусу.
Первым делом она покрасила мои волосы, скрыв предательски белеющие корни. Правда, поцокала языком, сказав, что скрывать такой красивый цвет – это чистой воды неуважение к Создателям, и пыталась меня уговорить вернуться к натуральному блонду. Я же решительно отказалась. И если раньше это была просто акция протеста, то сейчас от этого могла зависеть моя жизнь.
Дедушка всегда мне говорил, что я просто копия его матери. Те же глаза, губы, волосы. А ведь если верить дневнику, то его мать, Элен, была из этого мира. И если наши догадки верны, то Наблюдатели – это Создатели, пришедшие в этот мир вместе с ним и явно видевшие избранницу прадеда. Да, прошли тысячелетия, но память – забавная штука. Мы можем не помнить того, что происходило вчера, а вот событие из давнего прошлого буквально врежется в память. Что если кто-то из них, глядя на меня, вспомнит Элен и заподозрит что-нибудь? Это было глупо, я согласна, но лучше перестраховаться. И если с лицом я ничего не могла сделать, то волосы пусть будут черными. Чем меньше сходства, тем лучше.
Пока краска была на волосах, Мэгс натерла все мое тело какими-то бальзамами, от которых кожа стала невероятно мягкой и как будто светящейся изнутри. Поохала над моим платьем, смыла краску и долго укладывала волосы в причудливую прическу. Сама я бы ни в жизнь такое не повторила. Да и не рискнула бы! Два часа на одну укладку – это чересчур. И не успела я размяться и походить, как меня снова усадили в кресло и принялись колдовать над лицом.