Прага ликовала. Люди принарядились и вышли на улицы. И мы от души радовались за них и гордились тем, что имеем прямое отношение к их счастью. Незнакомые люди, видя на наших пилотках алые звездочки, бросались нас обнимать и целовать. Каждый считал за честь пригласить к себе в гости, уговаривал выпить хотя бы стакан вина.
На площадях шли концерты, гремела музыка. Но, к сожалению, пора было возвращаться на аэродром. Здесь нас ждал сюрприз: командир повстанческого отряда устроил банкет. На него пришло множество людей. До позднего вечера мы сидели в тесном кругу друзей, поднимали тосты за братство советского и чешского народов.
Утром пришел приказ вылетать. На аэродром одно за другим приземлялись другие подразделения. Наши самолеты набрали высоту, и каждый из летчиков посчитал своим долгом на прощание приветливо качнуть крылом красавице Праге.
Вновь мы в Фюнстервальде.
Непривычно после непрерывных полетов все время находиться на земле. Чего-то не хватает, хочется подняться в воздух.
Моя эскадрилья находилась в первой готовности. В этот день к нам в гости приехали истребители. Обидно, конечно, сидеть в кабине, когда друзья сидят за столами.
Уже вечерело, до захода солнца оставалось совсем немного. "Скоро домой, - подумал я. - И сегодня полета не будет". В это время к самолету подошел мой механик.
- Товарищ командир, - обратился он, - все равно никуда не полетите. У меня есть бутылка рома, давно ее с собой вожу, да никак случай не представится выпить. Давайте за победу? Ведь сколько вместе продали.
- Нельзя. После отбоя - пожалуйста.
- Да все равно полета не будет. Я подумал, подумал и сдался:
- Черт с ним, давай.
Механик вытащил из кармана бутылку и стакан. Налил, протянул мне. Я выпил.
Выпил и он. Вновь налили, но едва я поднес стакан к губам, как увидел, что с КП бежит посыльный. Тревога!
Через пятнадцать минут эскадрилья летела в район Мельники, где танковая дивизия немцев не сложила оружия, несмотря на то, что акт капитуляции был подписан и огонь прекратился по всему фронту.
Одновременно с нами к Мельникам вылетело еще несколько подразделений, туда же двинулись танки. Общими усилиями мы раздавили врага и повернули домой. В пылу боя я чувствовал себя вполне нормально, но на обратном пути ром дал о себе знать. Мучительно захотелось спать.
С трудом посадил машину на аэродроме, но сил, чтобы выбраться из кабины, уже не было. Я заснул. Подбежали летчики, откинули фонарь и стали вытаскивать меня из самолета. Подошла санитарная машина. В ней приехал и командир полка. Он подошел ко мне и немедленно понял все.
- Уведите его, - резко бросил подполковник. - Завтра разберемся.
Назавтра мне влетело по первое число.
- Твое счастье, что кончилась война, - отчитывал командир. - Иначе всыпали бы тебе не так.
Этим неприятным эпизодом, который я запомнил на всю жизнь, закончилась для меня война. Полет в район Мельники был последним. Служба шла своим чередом, но наступили уже мирные дни. Одного за другим мы провожали домой боевых друзей.
Парад Победы
Полк готовился к перелету. В полном составе мы должны были перебазироваться в Австрию. Как-то жаль было покидать Фюнстервальде. В годы войны, особенно в наступлении, привыкли почти каждую неделю менять аэродромы. А тут стоим уже больше месяца, обжились, обзавелись друзьями в соседних частях.
Буквально накануне отлета меня неожиданно вызвали в штаб корпуса. Вновь прохожу знакомыми коридорами к кабинету генерала Рязанова. В приемной у него много офицеров из разных частей. Невольно в сердце закрадывается тревога: что случилось, за какой надобностью собрали нас?
Адъютант приглашает всех в кабинет. Командир корпуса сегодня выглядит необычно. Он при орденах, в парадном мундире. И настроение у него, как видно, отличное.
- Я собрал вас, товарищи офицеры, - заговорил генерал, - чтобы сообщить приятную новость. В конце месяца в Москве состоится Парад Победы. На нем вы будете представлять наше соединение. Есть вопросы - пожалуйста. Если нет можете быть свободны. Дополнительные указания получите в своих частях. Капитана Бегельдинова попрошу остаться.
Все разошлись, мы остались вдвоем в кабинете.
- Садись, - Рязанов указал на кресло. Я продолжал стоять перед столом.
- Садись, садись. Разговор предстоит долгий и не совсем приятный.
- Мне доложили о полете в район Мельники, - генерал пристально посмотрел на меня, и я почувствовал, как краска заливает мое лицо. - Изволь объяснить свое поведение.
Что я мог сказать командиру корпуса - человеку, которого глубоко уважал, больше того - любил, как родного отца. С первого и до последнего дня войны он был моим высшим начальником, требовательным, порой безжалостно строгим, но всегда внимательным и справедливым.
- Ну, я жду, - Рязанов встал, закурил, прошелся по кабинету.
И я, не скрывая ничего, рассказал о злосчастной бутылке рома, просил простить меня и дал слово, что впредь никогда не случится ничего подобного. От стыда я готов был провалиться сквозь землю.
Генерал сел в кресло напротив.
- Война сделала тебя офицером, Родина, отметила твой путь многими боевыми наградами. Тебе ли заниматься ухарством, быть мальчишкой? - упрекал генерал. - Но мы решили не наказывать тебя, а строго предупредить.
Я встал и еще раз дал слово быть впредь образцом дисциплины. Уже прощаясь, генерал сказал:
- Жаль, что ростом ты невелик.
- Почему?
- Да вот на параде левофланговым пойдешь, далеко от Мавзолея.
На душе у меня сразу потеплело. Я понял, что инцидент со злополучным ромом исчерпан.
В самом лучшем настроении вернулся в полк. Здесь уже знали, что я еду в Москву. Товарищи от души поздравляли меня. Но, признаться, меня волновало одно обстоятельство: кто поведет в Австрию мой самолет? Этот вопрос разрешился неожиданно просто.
- Оставим тринадцатый в Фюнстервальде, - решил командир полка. - С ним будет и твой механик. Вернешься из Москвы - вместе прилетите. Только сначала проверь, нет ли где-нибудь в заначке еще одной бутылки рома.
Все присутствующие при этом разговоре расхохотались. Смеялся и я.
...Поезд медленно идет через Польшу. В составе офицеры - участники Парада Победы. Проезжаем места недавних боев, видим раны, нанесенные войной. С утра до вечера в вагонах не прекращаются воспоминания. И что странно: теперь, когда смолкли бои, у каждого вдруг появилась масса забавных историй. Мы иронизируем над своими неудачами, подтруниваем друг над другом.
Вот и граница. Все прильнули к окнам. Разговоры умолкли. В торжественной тишине состав перешел границу. О чем думал каждый из нас в этот момент? Трудно сказать. Я мысленно окинул путь от Старой Руссы до Берлина и Праги, вспомнил друзей, которые не дожили до счастливого Дня Победы.
Поезд идет и идет. Вновь разговоры в вагоне. Но теперь все делятся своими планами на будущее, мечтают скорее попасть домой, к семьям.
Наступает вечер. Лежу на полке с открытыми глазами и под перестук колес вспоминаю декабрь 1942 года, холодный товарный вагон, негреющую "буржуйку". Вижу Сергея Чепелюка и радистку Зину. Где-то она сейчас, наша милая попутчица? Уцелела ли на грозных дорогах войны, встретилась ли с отцом, матерью и братишкой? Хочется верить, что это произошло.
Перед глазами возникает Фрунзе. Вижу отца, мать. Родные мои, я ведь так виноват перед нами, так редко писал, заставляя волноваться и плакать. Но теперь уже недалек день встречи. Я прижму вас к груди, и мы долго-долго будем сидеть молча.
Москва. Ликующая столица нашей великой Родины. Как она изменилась, как похорошела! На улице, весна, дышится легко и свободно. Мы ловим на себе благодарные взгляды людей.