Головин. Ничего, ничего. Мой верный конь, ты мне еще послужишь. (Берет аккорд на рояле.)
Степан Петрович. Поделикатнее надо, композитор! Поделикатнее!
Головин (играет на рояле). Спасибо, Степушка. Опять, как всегда, выручил. Опять, как всегда.
Степан Петрович (добродушно). Я к тебе сегодня не работать, а гулять приехал. Эту сумку с инструментами я по привычке с собой захватил. Тридцать пятый год ее за собой таскаю. Захватил, и не ошибся — пригодилась.
Головин. Мы сегодня за Степана Петровича, за его талант, море выпьем! Как, Игорь Минаевич? Выпьем море?
Залишаев (неопределенно). У меня что-то последнее время того… печень пошаливает… Камни…
Степан Петрович (про себя). Камни в печени… Камни за пазухой… (Уходит.)
Головин (ему вслед). Степа! Степа!
Появляется Лиза. Она ставит на стол вазу с цветами.
Лиза. Папа, ты договорился с пионерами?
Головин. Договорился, дочурка. Договорился.
Лиза. Ну и как?
Головин. Сказал, что как-нибудь в другой раз.
Лиза. Ты их не обижай. Я ведь тоже в свое время ходила, приглашала в гости разных знаменитостей. Ужасно обидно, когда тебе отказывают.
Головин. Ладно, ладно. Как-нибудь в другой раз.
Лиза уходит.
(Серьезно.) Милейший человек мой старший брат. Добрая душа. Мы ведь с ним вместе в консерватории учились. Он подавал надежды.
Залишаев. Подумайте, что значит судьба. Одному таланта отпущено на двоих, а другому… Однако ну и жара! Наши дамы ушли на реку без нас. Я бы, кажется, рискнул сегодня искупаться.
Головин. А мы сейчас будем квас пить. Настоящий домашний сухарный квас, прямо со льда. А? Вы любите квас?
Залишаев (неопределенно). Мой гомеопат не рекомендует мне пить очень холодное, но я, откровенно говоря, сегодня готов на все. У меня отличное настроение. Я — на даче.
Головин. Плюньте, плюньте на своего гомеопата. А каким я вас квасом-то угощу! С изюминкой! С искрой божьей! Вы такого никогда и не пивали. (Уходит.)
Залишаев перебирает ноты на рояле. Выбрав одну из тетрадей, садится к роялю и начинает что-то проигрывать. Появляются Алевтина Ивановна и Майя. У обеих через плечо мохнатые полотенца. Головина заглядывает в ноты через плечо Залишаева.
Головина. Игорь Минаевич, что это вы играете?
Залишаев. Четвертую…
Головина. А-а-а! Это из Четвертой симфонии Ильи Петровича.
Залишаев кончил играть.
Не правда ли, чудесный опус?
Залишаев (помолчав, многозначительно). Можно сказать еще короче: совершенство!
Головина (Майе). Игорь Минаевич, как всегда, находит самое верное и краткое определение.
Залишаев. По заслугам, по заслугам, Алевтина Ивановна! Мы можем смело сказать сегодня, что Илья Головин — выдающееся явление в современном музыкальном искусстве! Наша гордость! Наша слава! Наш завтрашний день!
Головина. Илья Петрович очень талантливый человек. Очень.
Залишаев. Достаточно услышать его последнюю симфонию!
Головина (вздохнув). Грустно, что в наше время не все еще принимают такую музыку.
Залишаев. Не следует придавать этому большого значения. Надо быть преднамеренно глухим к восприятию сущности Четвертой симфонии, чтобы не понять тех гигантских образов, которые она несет в себе. Какое благородство интеллектуализма! Какая углубленно-психологическая интонация темы! Оркестровая палитра Хиндемита!
Головина. Конечно, конечно. Вы совершенно правы…
Залишаев (глубокомысленно). В том, как композитор в иносказательной форме воссоздал в моем воображении человека, не показав самого человека в его обличии, в том, как он выразил все страсти и чувства этого человека в хаотичном, но вместе с тем строго организованном потоке эмоциональных звучаний, словом, я бы сказал, в бестелесности образов Четвертой симфонии, именно в бестелесности и кроется тот успех, та особая прелесть, которая заставляет всех нас восторгаться и аплодировать таланту вашего супруга.
Головина (глубокомысленно). Я вас понимаю. Понимаю.
Залишаев. Я вам предсказываю, Алевтина Ивановна, что мы с вами еще будем свидетелями огромной мировой славы Головина. Я вам предсказываю. А Игорь Залишаев редко кому что-нибудь предсказывает…
Головина. Спасибо вам. Я знаю, что вы наш друг. Илья Петрович вам очень верит.
Залишаев. Я буду счастлив, если в этом будет частица и моего труда. Вы читали мою последнюю работу о вашем муже?
Головина. Да, конечно! Мы читали ее вслух. Очень, очень верно и убедительно!
Залишаев. Пора, пора! Пришло время называть вещи своими именами!
Головина. Пора, пора!.. Да, кстати, Игорь Минаевич, я все забываю вас спросить, что там слышно с нашими новыми квартирами? Все обещают, обещают. Мы буквально задыхаемся на наших семидесяти метрах.
Залишаев. Дадут, дадут.
Головина. Но когда?
Залишаев. Кому-кому, а уж Головиным дадут.
Головина. Надеюсь.
Головин (появляется с кувшином кваса в руках, напевает). Ква-ас… Ква-ас… Исключительно для нас.
Головина. Именинник.
Головин. Вы уже вернулись? (Ставит кувшин с квасом на стол и прикрывает его скатертью). Ну как? Выкупались?
Головина. Выкупались. А вот Игорь Минаевич с нами не пошел. Оставил нас с Майечкой одних. Разве настоящие мужчины так поступают? Мало ли что с нами могло случиться.
Майя. А что с нами могло случиться?
Головина. Мы могли бы утонуть…
Залишаев. Что вы говорите? Не может этого быть!
Майя. Ну, утонуть там, пожалуй, довольно трудно.
Залишаев. Я приношу вам свои искренние извинения. Алевтина Ивановна, если бы вы хоть одним намеком…
Головина. Прощаем. Тем более, что вы сами наказаны. Мы чудесно освежились. Не правда ли, Майечка?
Майя. Изумительно. Вода — парное молоко.
Головин (Залишаеву). Игорь Минаевич, идемте в сад под липу.
Головина. Что вы будете делать под липой?
Залишаев. Вот Илья Петрович собирается угостить меня каким-то особенным квасом.
Головина. Илья, какой квас? Со льда? Ты же утром жаловался на горло!
Головин. Ерунда, ерунда. Все уже прошло.
Головина. Ты сам ходил на погреб?
Головин. Мы поставим кувшин на солнце.
Головина. Я пойду с вами. Где Луша? Почему до сих пор не накрыт стол? Луша! Лиза, вот ключи. Возьмите наливку и вино. Заприте потом. (Мужу.) Квас я понесу сама.
Уходят в сад. Появляются Лиза, Луша и Майя. Они начинают накрывать на стол.
Майя (Лизе). Где твой брат? Я его с самого утра не вижу.
Луша. Федор Ильич в огороде. Сидят под зонтиком, пишут.
Лиза. Ну, конечно. Где же ему быть, как не в огороде. Облюбовал себе какой-нибудь махровый мак, сидит и пишет его в сто первый раз. Майечка, пойди скажи ему, чтобы шел домой и переоделся к обеду.