Головина (Бажову, восторженно). Вы наш друг! Наш спаситель!
Бажов (сдержанно). Ну что вы! Какой же я спаситель! Вот солдаты наши, что вашу беседку поломали, те действительно были вашими спасителями.
Головина. Вы всегда идете нам навстречу. Вы так всегда любезны.
Бажов. Делаю, как ваш сосед, все от меня зависящее и в пределах возможного, Илья Петрович…
Головина (перебивая Бажова). Вы хотите сказать, что Илья Петрович знатный человек, что он живет в нашем районе, что его знает вся страна. Нет, нет! Когда бы не вы…
Залишаев. Головина знает весь цивилизованный мир! (Перелистывает журнал «Америка».)
Бажов. Для нас вполне достаточно, что его уже знает такая страна, как наша!
Залишаев. Не скажите, но скажите. Композитор Головин стоит в первом ряду корифеев современной музыкальной культуры, И я считаю, что нам — именно нам — не может быть безразличным то, что его произведения выходят на мировую сцену искусства! Вы, надеюсь, слышали Четвертую симфонию?
Бажов. Нет, я не слыхал этой симфонии.
Залишаев. Жаль, жаль, что вы ее не слышали. Так жаль. Это большое упущение с вашей стороны. Обязательно послушайте.
Головин. Игорю Минаевичу свойственна восторженность. (Смеется.)
Залишаев. Да. Не скрою, я человек увлекающийся, но тем не менее…
Головин. Тем не менее соловья баснями не кормят! Артем Иванович! Раз вы не хотите, верней не можете с нами отобедать, то вы не откажетесь просто выпить рюмку водки? (Залишаеву.) Дорогой друг, нате нам всем по рюмке! Федя! Дамам — вина!
Залишаев. С превеликим удовольствием. (Разливает вино и водку.) Так сказать, «а ля фуршет», по-дипломатически, стоя.
Бажов. На дипломатических приемах не бывал, не знаю, как там пьют, а у нас это называется «посошок на дорожку».
Головин. Друзья и домочадцы! Прошу, прошу — минуту внимания! У меня есть маленький тост. Садись, Тина.
Головина. Сяду, милый, сяду.
Головин. На географической карте не обозначен уголок, затерянный в лесной тиши, в стороне от шоссе, уголок, отвоеванный художником у самой природы для того, чтобы творить свое искусство. Я поднимаю этот бокал, вернее эту рюмку водки…
Головина. Неподражаем, неподражаем!
Головин. За великое слово «Искусство»!
Бажов (серьезно). За искусство великого народа!
Залишаев. Присоединюсь.
Головин (подумав). Скажу так за настоящее искусство и за его настоящих друзей!
Бажов (чокается со всеми по очереди). За советских композиторов… артистов… художников…
Залишаев. Критиков! (Чокается с Головиной.) За наших подруг, вдохновляющих нас на творчество!
Головин (Залишаеву). За твой талант!
Выпили, закусили. Головин протягивает руку к графину с водкой.
Головина. Люсик, тебе довольно.
Бажов. Спасибо… Мне пора… Благодарю за угощение.
Головин. Мы вас проводим, Артем Иванович.
Все, кроме Лизы и Майи, выходят провожать Бажова.
Майя. Мне почему-то вино сразу ударило в голову. (Смеется.) Ой, как голова кружится! А у тебя не кружится? Лиза! Лиза! Что с тобой? Почему ты какая-то такая…
Лиза. Какая?
Майя. Как будто что-то случилось.
Лиза. Ничего не случилось… Просто голова болит. Душно сегодня…
Девушки уходят. Появляется Луша. Она подходит к столу.
Луша (про себя). У каждой осы свой аппетит, вот она и летит… (Отгоняет от пирога ос. Видит на рояле газету, берет ее и, развернув, накрывает ею блюдо с пирогом.)
Появляется Залишаев. Луша выходит. Залишаев подходит к столу, осматривает сервировку. Взгляд его случайно останавливается на одном из заголовков газетной статьи. Залишаев, заинтересовавшись, начинает читать статью. Выражение его лица становится растерянным. Слышны приближающиеся голоса. Залишаев берет со стола газету и, продолжая читать статью, отходит в сторону. Возвращаются Головины.
Головина. К столу! Прошу всех к столу!
Головин. Обедать! Обедать!
Головина. Игорь Минаевич! Садитесь, пожалуйста, вот здесь, рядом со мной. Будете за мной ухаживать.
Головин. А где же мой родной брат?
Майя. Он в гамаке спит. Я его сейчас позову. (Убегает.)
Головина. Лиза, милая, скажи Луше, что можно подавать окрошку.
Входят Степан Петрович и Майя.
Головин. Степушка, задерживаешь! Задерживаешь!
Степан Петрович (потягиваясь). Хорошо вздремнул полчасика.
Головин. Федя! Художник ты мой талантливый! Дай дядину стопку. Игорь Минаевич! Мне нужен партнер. Выпьем-ка в четыре руки. Что вы там читаете?
Залишаев (растерянно). Сегодняшний номер газеты «Правда»…
Головина. Не может быть! Мы всю почту получаем на городской адрес. Здесь мы творим и отдыхаем.
Залишаев. Большая неожиданность!
Головина. Что такое? Покажите. Берет газету, просматривает. Что это? Про кого? (Читает.)
Головин. Что с вами, Игорь Минаевич? Печень?
Головина. Это неслыханно!
Головин. Тина, о чем там?
Головина. О тебе. О твоей симфонии.
Головин. Ну, мало ли обо мне пишут! Давайте обедать!
Головина. Статья без подписи. Человек, который написал ее, постеснялся поставить свою фамилию.
Головин. Как без подписи? Что за ерунда?
Головина. Оказывается, то, что ты пишешь, то, что ты сочиняешь, не нужно народу? Тут прямо так и написано: «…не нужно советскому народу…», «нелепые и фальшивые звукосочетания…», «художник пришел к стилю, отрицающему великие заветы классического наследия…» Что же это такое? Игорь Минаевич? я отказываюсь понимать.
Головин молча протягивает руку за газетой.
Нет, как вам это нравится! Статья без подписи! Я хотела бы знать, кто ее пропустил! Это скандал! Мы должны на это реагировать.
Залишаев вытирает шею платком. Появляется Луша.
Луша. Ну, вот вам и окрошечка. Кушайте на здоровье. (Уходит.)
Головина. Игорь Минаевич. Вы наш друг! Вы должны написать опровержение!
Головин молча складывает газету, выходит из-за стола и уходит в сад.
Илья! Илья! (Уходит вслед за мужем.)
Гремит далекий гром. Степан Петрович, надев очки, читает газету.
Федор (усмехнувшись). Надо сочинять массовые песни. (Уходит.)
За ним уходит испуганная Майя.
Степан Петрович. Симфонии брата я не слушал, но, говорят, большого успеха она не имела…
Залишаев. Не скажите, не скажите… На всех трех концертах публики было достаточно.
Степан Петрович. Публики-то, может быть, было и достаточно, да народу мало!
Залишаев. Какие формулировки! Это — сверху…
Степан Петрович. А вот ваш отзыв о ней я тоже читал. Вы ведь весьма одобрительно отзывались.
Залишаев. Для Четвертой симфонии характерно некоторое усложнение гармонического языка и некоторая изломанность мелодии, но, на мой взгляд… Словом, все хвалили… не я первый… (Про себя.) «Отдельные критики поднимали на щит, курили: фимиам…» Сверху… Это — сверху.