Великорусский крестьянин кончает Ильиным днём лето и зачинает осень. «На Илью до обеда лето, после обеда осень», говорит пословица. С этого праздника заборонивают пар и перестают купаться, считая, что вода холодеет. «С Ильина дня работнику две угоды: ночь длинна, да вода холодна». Связь охлаждения земных вод с ильинскою грозою и дождями выражается весьма наивным представлением, уже одною первобытностью своею, ясно указывающею на древнее стихийное верование, предполагавшее дождь мочою громовника. Охлаждение воды таким способом приписывается или самому Илье, или оленю, еленю, — по созвучию с Ильёю, — или же, наконец, медведю, что опять уносит наше воображение в тёмные области стихийной доисторической веры, ибо медведь был «Перуновым зверем» и одним из любимых воплощений громовника. Может быть, не лишнее вспомнить тут и тех оленей, что посылал Илья-пророк из лесов мирянам для заклания на его жертвенных пиршествах.
Стихийная теория имеет пред всеми другими в мифологии преимущество эластичности: при некотором усилии, под её положения можно подогнать решительно какой угодно факт бытовой и исторической жизни. Брался же кто-то доказать, что Наполеон — не действительный герой нашего века, но солнечное божество, окружённое 12 маршалами, т. е. двенадцатью месяцами. Поэтому, ничуть не стоя за гипотезу, о которой сейчас будет речь, я считаю долгом лишь упомянуть о ней. Одна из частных метафор дождя в древних мифологиях — амрита индусов и нектар эллинов, вино и мёд — скандинавов, германцев и славян. Нет ничего невероятного, если и, в качестве своём покровителя медового и воскового промысла, Илья-пророк является преемником древних громовников. Но я лично больше склонен думать, что поговорки народные — вроде «богат, как ильинский сот», равно как приметы, учащие на Ильин день подрезывать соты, подчищать ульи, перегонять пчёл, вызваны просто тем обстоятельством, что в эту пору соты окончательно поспевают, добыча («взятка») пчелы начинает умаляться, — «ильинский рой не в корысть!» говорит пословица пчелинцев, — а первый осенний праздник, да ещё как мы видели, справляемый всем обществом, давал предлог обробовать новые меды. Такие же хозяйственные, ничего общего не имеющие с небесными медами, пословицы — «до Ильина дня сено сметать — пуд мёду в него накласть», «до Ильина дня в сене пуд мёду, а после Ильина — пуд навозу» и т. п. Резкий поворот лета на осень, приуроченный к празднику, отмечен в народном календаре множеством подробностей. С Ильина дня «и камень прозябает» — по первым утренникам; «до Ильина дня тучи по ветру идут, а после Ильина против ветру»; «до Ильи поп дождя не умолит, — после Ильи баба фартуком нагонит»; «до Ильина дня и под кустом сушит, после Ильина дня и на кусте не сохнет» и т. д. Ясно по здравому смыслу, что изречения эти — плоды отнюдь не суеверия, но просто естественного наблюдения за годовым кругом. Лишь одна из примет, говорящая о нагоне дождя бабьим фартуком, содержит намёк на колдовской способ «накликать дождь», махая одеждою, упоминаемый не только во многих дедовских процессах, но и в рассказе князя Андрея Михайловича Курбского о взятия Казани. Но шутливый тон приметы указывает, что она создалась в весьма позднее время, когда в колдовство уже перестали верить, дерзали над ним трунить и подсмеиваться, как над бессильною небывальщиной. Верование стихийной религии, христианское суеверие и культурное переживание, бессознательное и незамечаемое, или же исполняемое с окраскою насмешливого скептицизма, — таковы три исторически последовательных фазиса в жизни каждого мифического образа и представления. Пережив их все три, поверье исчезает, и память о нём стирается с лица земного. Ильинские поверья — ещё в третьем фазисе: над ними иной раз трунят, но с ними считаются.