Мне не нравилось то, что он говорил, я посмотрел на часы. Они показывали три минуты шестого. Я сказал, глядя на полумертвого макропода:
– Знаете, аквариумист, он мне нравится больше, чем те сомики, бьющиеся о стекло.
– Не могу с вами согласиться. То что он видит через пузырек в стекле никак не соотносится с его миром, он просто не сможет использовать полученное знание. А те, кто бьется в стекло, хотя бы тренируют мускулатуру и нагуливают аппетит. Макропод умрет от неподвижности и недоедания, а сомики еще долго будут жить и биться мордами о стекло.
– Вы механицист, – сказал я, – вы сводите жизненный процесс в аквариуме к удовлетворению базовых потребностей; если так рассуждать, то идеалом будет найти состояние индивидуума, при котором время пролетает максимально незаметно. А состояние это есть не что иное, как максимальная бессознательность.
– Большой жизненный опыт предрасполагает к такой позиции.
– Вы ненамного старше меня, если вообще старше, − сказал я, чтобы его подразнить.
– Только, ради бога, не затрагивайте вопрос времени. Он очень, очень сложен, гораздо сложнее, чем вы можете представить в самых своих смелых фантазиях.
– Кстати, у вас остановились часы, – сказал я, – Они вот уже минут пятнадцать показывают три минуты шестого.
– Да ничего подобного, – ответил он, я оторвал взгляд от часов и посмотрел ему в глаза, они были вполне серьезны. Я перевел взгляд на часы: они показывали половину седьмого.
А он, как будто решив договорить до конца незаконченную мысль, произнес вкрадчиво:
– Видите ли, у воды в аквариуме есть замечательное свойство: плотность. Благодаря плотности, даже если во всю силу своих плавников добросовестно биться в стекло, ты никогда не разобьешь себе морду в кровь, не сломаешь костей, ино…
– Разве что сделаешь ее еще более тупой и научишься еще более важно раздувать жабры, – ядовито перебил я.
– Что правда, то правда, это называется статус, он является основой социальной иерархии. Затупление морды происходит за многие годы долбления в стенку, и такое многолетнее упорство, конечно же, должно вызывать уважение и, следовательно, подчинение. Но есть и другой побочный эффект долбления в стенку, очень забавный. Иногда начинается головокружение. От головокружения разное случается, например, видения. Являются ангелы, черти, свыше льющийся свет. И если одному сомику померещатся черти, то многие вокруг него долго еще будут уверены, что за стеклом черти, это…
– А если макропод-одиночка увидит сквозь пузырек и расскажет другим…
– Не расскажет, не сможет рассказать. Чтобы описать галлюцинацию, видение, можно подобрать слова, ведь галлюцинация порождена внутри системы, частью которой является язык. А вот для описания того, что ты увидел сквозь пузырек, не найдется никаких слов. Так вот, я не договорил про веру. Вера в чертей за стеклом или что-то другое очень полезна. Она занимает ум и делает времяпрепровождение более гладким и незаметным.
– Вы страшный пессимист, – ответил я. – Ваш пессимизм оттого, что вы оперируете статистически значимыми величинами, все ваши примеры верны для большинства. Не отчаивайтесь так, – обратился я к нему не без иронии, он все больше раздражал меня. – Ведь есть, например, я. Я показываю дорогу сквозь стекло, даю подсказки. Протаскиваю сквозь стекло.
– Дать подсказку, где находится пузырек в стекле, это еще не протащить сквозь стекло, – холодно ответил аквариумист. – Вы о себе высокого мнения. Кого, кроме самого себя, вы протащили сквозь ? Да и сквозь какое стекло! Вы протащили себя сквозь одно, оказались во внешнем аквариуме, а я сегодня протащил вас сквозь другое: помните туман, который застлал вам глаза, когда мы поднимались по лестнице?
При последних его словах туман снова появился у меня перед глазами. Я стал моргать и водить глазами из стороны в сторону. Туман отступил, и я обнаружил, что смотрю на часы с гирьками. Они показывали три минуты шестого. Раздраженный высказываниями аквариумиста, я посмотрел на больного макропода.
– Интересно, он понимает что-нибудь из того, что видит? – свалял я дурака. – Гостиную, нас с вами, разговаривающих о…
– Нет. А зачем? Все равно понимать тут нечего. Он умрет от жажды, так ничего не поняв.
– От голода, вы хотели сказать.
– Нет, от жажды, – настойчиво сказал аквариумист. – От голода умирают нищие. От жажды – путешественники в пустыне, моряки, потерпевшие крушение на пути к неизведанным островами… жажда знаний, жажда жизни, понимаете…
– А еще жажда власти, жажда наживы, жажда крови, – мрачно ответил я, мой опыт подсказывал мне, что это более вероятные варианты.
– Вы, я смотрю… – начал было аквариумист, но я перебил его.
– А еще от жажды умирают одинокие старики, упав с подоконника и сломав бедро и предплечье. И некого позвать на помощью. Так лежат несколько дней. Сначала трепыхаются, кричат. Сначала кричат о помощи, потом кричат от боли, потом стонут. А потом к ним приходит понимание, и они после этого лежат молча. Просто смотрят в потолок. Или в окно, если повезет удачно упасть, так что видно небо и шевелящиеся на ветру ветви деревьев. И доживают свой век.