– Иногда я этим занимаюсь. Избавлением от преступности и прочего.
– Что-то не заметно результатов! – ядовито ответил я.
Он, тем временем, зажал в губах еще две сигареты, чиркнул спичкой и по очереди запалил все, напомнив мне волка из мультфильма «Ну погоди!». Затянувшись шестью сигаретами, он сгреб их в ладонь, выпустил огромное плотное облако серебристого дыма и сказал:
– Разумеется, не видно! Еще не хватало результатов! Тогда горожанам стало бы неинтересно жить. Представь, каково это: все хорошо, и то, что все хорошо, никак от тебя конкретно не зависит, а зависит от посторонней силы. Мы специально так делаем, чтобы не было результатов.
– То есть вы творите мощные заклинания, которые приносят маленькие результ…
– Нет, не так, – нетерпеливо, тоном уставшего преподавателя перебил Сергей Константинович, снова затянулся своими шестью сигаретами и заел воблой, откусив кусок от бока прямо с чешуей. – Мы творим наши заклинания так, чтобы в результате никакого результата не последовало. Например, один из нас несколько месяцев плетет заклинание вселенского всеуничтожения, а другой – заклинание всевосстановления. Потом вместе мы выбираем удобный момент, одновременно выпускаем наши заклинания наружу и… ничего не происходит.
– Но зачем?
– Как? Нам же надо тренироваться в нашем волшебном мастерстве! Могущество могуществом, но ведь недостаточно хорошей винтовки, из нее нужно еще уметь стрелять, вот мы и тренируемся.
– Зачем тренироваться? Вы все равно не применяете ваше могущество для дела. И почему, черт возьми, вы не можете взять и наколдовать что-нибудь результативное? Если не в огромных масштабах, то понемногу, хотя бы? Вот я же применяю свое волшебство иногда: делаюсь невидимым для простых горожан, если мешают работать; стираю кому-нибудь память о нашей с ним встрече, если нужно замести следы; в конце концов, я проникаю в сны людей и шепчу им подсказки. И хранители города не гнушаются кое-каким волшебством, и большинство моих незнакомцев тоже.
– Конечно, вы все не гнушаетесь, и правильно делаете. Ведь вы имеете роскошь не обладать безграничным могуществом! Это очень большое счастье – не обладать могуществом. Представь, каково нам! Мы знаем, что мы единственные хранители искусства обращения с безграничным могуществом, это нас обязывает к тренировкам, чтобы искусство не угасло. Мы знаем, что если будем результативно применять наше могущество, это рано или поздно плохо для всех кончится, получится в конечном итоге что-то вроде безграничной ровной пустыни, посередине которой будем неподвижно стоять мы. И еще мы знаем, что смертны. А это самое тяжелое. Когда жизнь ограничивается трехразовым питанием и колодой карт, умирать легко – почти ничего не теряешь. А когда жизнь наполнена до предела, огромна в толщину, то смириться с тем, что она ограничена в длину, очень тяжело. Как же так?! Я, безгранично могущественный, ни разу не применю свое могущество и умру, как умирают все остальные, – Сергей Константинович говорил просто и спокойно, как будто рассказывал о проведенном на даче отпуске; он курил свои шесть сигарет и кусал временами воблу; рыбьи чешуйки поблескивали у него на губах, прилипали к сигаретам, застревали в бороде. – Вот тебе гораздо проще смириться со своей будущей смертью, чем нам.
– С моей будущей смертью? – прошептал я и почувствовал, как у меня холодеют щеки, ладони, как что-то обрывается в груди; с тех пор, как устроился на мою нынешнюю работу и до сегодняшнего момента, я никогда не думал о своей смерти; даже домик представлялся мне местом вечных мук, но никак не убийцей.
Сергей Константинович вдруг расхохотался хриплым старческим смехом, и сигареты выпали у него изо рта, разбрызгивая искры. Его смех ободрил меня, у меня появилась надежда, что он просто пошутил.
– А ты решил, что раз перестал быть человеком и освоился… здесь, то смерти для тебя не существует? – сказал он, отдышавшись. – Зря надеешься. Впрочем, как я уже сказал, тебе смириться со своей будущей смертью гораздо проще, чем нам, так что смиряйся и попьем пива, – он открыл первую бутылку о вторую, а вторую откупорил зубами.
Я перестал чувствовать свои конечности, перестал слышать любые звуки, кроме голоса Сергея Константиновича, не замечал тепла и холода, запахов… Вдруг спасительная мысль ворвалась в голову, и я сказал:
– Как можно говорить о смерти, если я хожу по парку в любую сторону, даже вверх и вниз, если за мою минуту у иного человека может пройти несколько лет жизни, а при встрече с иным незнакомцем за минуту на часах набегает полтора часа. Если все вокруг может застыть неожиданно, а я буду продолжать двигаться. Если время – это не линия, а вероятностное облако, мне так сказал один незнакомец. А другой сказал, что время намного более сложный вопрос, чем я могу себе представить в самых смелых фантазиях.
– Смерть – тоже гораздо более сложный вопрос, чем ты можешь представить, попробуй рассматривать ее тоже как вероятностное облако, для начала…
– А как понимаете смерть вы при своем безграничном могуществе? – спросил я.
– Послушай, ты так много говоришь о нашем могуществе. Уж не хочешь ли ты попросить у меня частичку моего безграничного могущества? Маленькую частичку, – и Сергей Константинович весело мне подмигнул.
– Ни в коем случае! – испуганно вскрикнул я. – Не предлагайте, я не возьму, даже если меня будут пытать!