Вдруг я почувствовал плотный, приторный, неприятный запах, не знал, откуда он, мне стало очень не по себе, и я, лопоча бессвязные оправдания, стал выбираться из их объятий. Освободившись, я поплелся мимо столиков, пока не увидел Диму.
Я затесался в шумную компанию хранителей города… или это сначала были хранители города? Не могу прорваться сквозь пьяную пелену, вспомнить все по порядку…
Помню, маленькие хранители города пили коньяк большими стаканами, добавляя чуть-чуть колы, и заедали бутербродами с икрой, маринованными шампиньонами, укропом. Они мне обрадовались, налили большой стакан и заставили выпить, потом двое из них, кажется, поддерживали меня за локти, а другие лезли ко мне целоваться, – и опять навалился на меня тяжелый, сладковатый запах, – пожимать мне руку, и, размахивая своими короткими мохнатыми лапками, кричали, что я изменил их жизнь, что я очень нужен им, что я такой один единственный, и до меня они совсем не могли справиться со своей работой.
– А как же мой предшественник, – пробормотал я, – почему его, кстати, здесь нет?
И хранители города замолчали на мгновение, мне показалось даже, что замолчали вообще все, так тихо стало вдруг, но в следующий миг воздух опять наполнился пьяным гомоном и суетой. Дима обнял меня за талию – выше хранители города не дотягивались – и закричал:
– Старик, что ты несешь?! Не было у тебя предшественник! Я же пошутил тогда!
– Но мне и Сергей Константинович говорил, – смазывая слова, сказал я.
Мне послышался колокольный звон где-то вдалеке, а хранители города, окружавшие меня, расплылись на мгновение в бесформенные полупрозрачные серые пятна, как будто мои глаза потеряли фокусировку, но в следующий миг все было нормально, и я услышал голос Димы:
– Ты много выпил, друг! И фантазируешь, я выдумал ту историю, слышишь!
Я хотел было ответить, что Сергей Константинович существует, и я с ним встречался, и у меня почти назрел вопрос о том, как я здесь…
– Пей! Пей до дна! За здоровье и долголетие! – уже кричали хранители города, протягивая мне большой стакан коньяка.
Выпив со всеми вместе, я закусил бутербродом с икрой и понял вдруг, что действительно, не существовало никакого Сергея Константиновича, а попал я сюда очень просто, я… попал сюда, это же очевидно! И у меня отлегло от сердца: как же все просто, как хорошо!
Потом было еще что-то, а может быть ничего не было, я уже еле держался на ногах, и все происходящее слилось в непонятную серую массу, но вдруг…
Я увидел, что на полу посередине круга, образованного конфетти от хлопушек, теми остатками, которые еще на растащили ногами по комнате, – посередине круга кто-то сидел на полу, рядом с ним лежал деревянный посох, в руках он держал выточенное из дерева сердце и что-то бормотал: это был тот мужичок, которого я назвал лешим!
Вроде бы надо было обрадоваться этому гостю на моем дне рождения, его здесь не хватало, еще надо было удивиться, почему я так долго не замечал его среди веселящихся, но вместо всего этого я почувствовал себя странно. Как будто сейчас надо было сделать что-то очень простое и важное… подойти к нему тихо и сесть рядом. Но я почему-то закричал: «Смотрите! Смотрите! Надо его тоже угостить!»
Собравшиеся замолчали и стали оглядываться, но как будто ничего не замечали, кто-то их хранителей города подергал меня за штанину, спрашивая: «Ты о чем?», Эдуард Мертвец из другого конца комнаты зычно крикнул: «Господа! Можете убивать меня, но я ничего не понимаю!»
Собака вдруг появилась рядом со мной, положила мне лапу на плечо и долго смотрела туда, куда я показывал пальцем.. Я снова почувствовал себя странно: захотелось столкнуть лапу с плеча и броситься к лешему, сесть рядом с ним, схватиться за деревянную фигурку в его руках…
Я почувствовал, как Собака вздрогнула всем телом. Она убрала с моего плеча свою лапу, вышла на свободное место, прокашлялась, полезла в карман, извлекла оттуда темный футляр, открыла его, начала пьяными непослушными руками доставать очки, но уронила их на пол.
– Поднимите мои очки! – не своим, каким-то грудным, злобным, абсолютно трезвым голосом заорала она и тут же добавила вполне вежливо и с трудом ворочая языком: – Господа, я очень прошу поднять! Тех, кто потрезвее, в особенности! А то я нагнусь и упаду…
К Собаке твердой походкой, гордо подняв голову, приблизился полковник Зловещий, поднял очки и протянул ей. Собака водрузила очки на нос, посмотрела на круг из конфетти и проговорила:
– А-ахх, вот кто тут у нас!.. Напился до беспамятства, теперь бормочет! Эй, любезнейший! Любезнейший, – настойчиво повторила она, вперившись взглядом в лешего. – Я к тебе обращаюсь, давай посмотри на меня… слышишь, с тобой разговаривают!
Леший перестал бормотать, какое-то время сидел неподвижно, потом резко повернул голову к собаке. Глаза его были широко раскрыты.
– Мы рады тебя видеть, – дружелюбно сказала Собака, глядя ему в глаза. – Присоединяйся к нам, что сидишь там один!
Она подошла к нему, наступила на посох, лежащий на полу, взяла лешего за подмышки, поставила на ноги и крепко обняла. Остальные с радостными криками и какими-то несуразными поздравлениями тоже ринулись к лешему. Скоро в середине комнаты образовалась толпа, за грудой тел я не мог уже разглядеть лешего. Я снова почувствовал себя очень странно: как будто я сплю, а может быть, как будто здесь происходит нечто совсем другое, не то, что мне кажется, и я один об этом не подозреваю. Я взглянул на дверь, и мне пришло в голову, что нужно сейчас же тихонько проскользнуть в дверь, пока про меня забыли, и бежать со всех ног. Но что-то остановило меня, я услышал мысль у себя в голове: «Надо же поздороваться с лешим, да и чего я буду не как все, надо со всеми вместе!»