— Хорошо, — отвечает Владимир-князь, — быть по-твоему.
Едет Илья по чистому полю. Вдруг видит — идет по степи калика перехожий, старичище Иванчище.
— Здравствуй, старичище Иванчище, откуда бредешь, куда путь держишь?
— Здравствуй, Илюшенька, иду я, бреду из Царьграда, да нерадостно мне там гостилось, нерадостен я и домой иду.
— А что же там в Царьграде не по-хорошему?
— Ох, Илюшенька, все в Царьграде не по-прежнему, не по-хорошему: и люди плачут, и милостыни не дают. Засел во дворце у князя царьградского великан — страшное Идолище, всем дворцом завладел — что хочет, то и делает.
— Эх, Иванчище! Снимай-ка ты свое платье, разувай лапти-обтопочки, подавай свою шляпу пуховую да клюку свою горбатую; оденусь я каликою перехожею, чтобы не узнало Идолище поганое меня, Илью-Муромца. Жди меня у речки Смородиной.
Оделся Илья Муромец каликою и пошел к Царьграду. Что ни шаг — Илья по версте отмеривает, скоро-наскоро пришел в Царьград, подошел к княжескому терему. Мать-земля под Ильей дрожит, а слуги злого Идолища над ним подсмеиваются:
— Эх ты, калика русская нищая! Экий невежа в Царьград пришел! Наш Идолище двух сажен, а и то пройдет тихо по горенке, а ты стучишь-гремишь, топочешь.
Ничего им Илья не сказал, подошел к терему и запел по-каличьему:
— Подай, князь, бедному калике милостыню.
От Илюшиного голоса белокаменные палаты зашатались, стекла посыпались, на столах напитки расплескались.
Слышит князь царьградский, что это голос Ильи Муромца, — обрадовался, на Идолище не глядит, в окошко посматривает.
А великанище-Идолище кулаком по столу стучит:
— Голосисты калики русские! Я тебе, князь, велел на двор калик не пускать. Ты чего меня не слушаешь? Рассержусь — голову прочь оторву.
А Илья зову не ждет, прямо в терем идет. Вошел в терем, поклонился князю царьградскому, а Идолищу поганому поклона не клал.
Увидал Идолище Илью, раскричался, разгневался:
— Ты откуда такой храбрый взялся? Разве ты не слыхал, что я не велел русским каликам милостыню давать?
— Ничего не слыхал, Идолище, не к тебе я пришел, а к хозяину — князю царьградскому.
— Как ты смеешь со мной так разговаривать?
Выхватил Идолище острый нож, метнул в Илью Муромца. А Илья не промах был — отмахнул нож, шапкой греческой. Полетел нож в дверь, сшиб дверь с петель, вылетела дверь на двор да двенадцать слуг Идолища до смерти убила. Задрожал Идолище, а Илья ему и говорит:
— Мне всегда батюшка наказывал: плати долги поскорей, тогда еще дадут!
Пустил он в Идолища шапкой греческой, ударился Идолище об стену, стену головой проломил. А Илья подбежал и стал его клюкой охаживать, приговаривать:
— Не ходи по чужим домам, не обижай людей, найдутся и на тебя старшие!
И убил Илья Идолище, отрубил ему голову мечом и слуг его вон из царства прогнал.
Низко кланялись Илье люди царьградские.
Попрощался Илья и ушел из Царьграда домой на Русь.
Около речки Смородиной увидал Илья Иванчища. Отдал его платье каличье, сел на Бурушку и поехал к Киеву.
А слава впереди него бежит. Как подъехал Илья к княжескому двору, встретили его князь с княгинею, принимали Илью с почетом, с ласкою.
И пошел у них пир горой.
На том пиру Илью славили: честь и слава Илье Муромцу!