Вебер Алексей
Илья Муромец
(по мотивам русского эпоса)
Исцеление
С тех пор, как он себя помнил, перед глазами было одно и то же узкое оконце. В непогоду мать закрывала его обтянутой бычьим пузырем рамой, а в летние дни оставляла открытым. Из полутемной избы жадно смотрел Илья на Божий мир. У самого окна, словно наряженная невеста, раскинула тонкие зеленые косы береза. За покосившимся плетнем из густой травы лукаво глядели глаза полевых цветов. Похожее на море-океан разнотравье уходило к синеющему вдали лесу. А над ним, словно курчавые барашки, плыли вечные странники — облака.
Как же хотелось примкнуть к их вольному братству! Полететь по синему небу, над дремучими лесами, глубокими реками, над вольной степью. Хоть одним глазком увидеть города, о которых рассказывал отец. Церкви с золотыми куполами, резные терема, где у высоких окошек томятся, в ожидании жениха, красные девицы.
Но у каждого своя судьба! Пока Илья был еще маленьким, отец выносил его на свежий воздух, посидеть на лавочке, посмотреть, как играют сверстники. Но с каждым годом все тяжелее было ему поднимать сына. Словно в насмешку, тело росло, наливалось мышцами, которые не подчинялись его воле. К двадцати годам выглядел Илья, как настоящий богатырь, но с великим трудом мог доковылять от лавки до окна и поднести ложку ко рту. А отец с матерью на глазах менялись. Все ниже пригибала их к земле тяжкая доля, январский снег навсегда обелил волосы, и от невыплаканных слез по лицу расползались морщины. У Ильи сердце обивалось кровью от того, что не мог он стать опорой в их старости. И вот однажды отец не вернулся с поля. Рыдающую мать соседи привели под руки, а на третий день в избу набилось много чужих людей. Ели, бражничали, громко говорили о том, каким был отец. Вспоминали, как по молодости ходил он еще с прежним князем в ратный поход на хазарскую землю.
После этого дня мать еще сильнее осунулась, ни разу больше Илья не слышал в доме ее смеха, а к следующему лету и ее не стало. Опять в избу пришли чужие люди. Хозяйничала на поминках теперь соседка. Она же стала потом ходить за Ильей. Правда появлялась не каждый день, и потихоньку перетаскивала к себе приглянувшуюся утварь.
Уже думал Илья, что должен отказаться от пищи. Другого способа распрощаться с этим миром Господь не оставил. Даже петлю не могли связать непослушные пальцы. Но какая-то незримая сила заставляла поддерживать опостылевшую никому не нужную жизнь. Ничем не объяснимая надежда все еще теплилась в душе, и по ночам во сне видел он широкую вольную степь, города с золотыми куполами и себя на огромном богатырском коне.
Соседка появлялась все реже и реже, а потом и совсем исчезла. На третий день закончился оставленный на столе хлеб. На седьмой протухла и стала отдавать болотом вода в кадушке.
«Вот и все. Господь сам за меня решает!» — решил Илья. И от этих мыслей стало даже спокойнее. Будто Богородица с иконы незримым покрывалом укутала. Добравшись из последних сил до окошка, он прощался с березой, с цветами, с землей, по которой так и не успел походить. И все же в душе, как посаженная в клетку птаха, трепыхалась надежда. А когда постучали в дверь, заметалась птаха, забила крыльями, будто хотела из груди выпрыгнуть.
— Входите, люди добрые! — произнес Илья, не узнавая своего голоса. Дверь медленно отворилась. Свет хлынул в избу, и на пороге, словно сотворившись из его лучей, возникли три старца. Одеты были просто: — холщовые штаны, белые рубахи подпоясанные веревкой. Непокрытые головы белели как снег на святках, лица, будто кора старого дерева, коробились морщинами. Но глаза из-под лохматых бровей смотрели по-молодому весело. Один из старцев выступил вперед и, поклонившись хозяину, произнес:
- Здравствуй добрый молодец! Позволь странникам воды напиться!
- Простите, что не могу встать гостям воды поднести, — ответил Илья со вздохом. — И рад бы, да ноги плохо ходят и руки не слушаются. Берите ковш и зачерпните в кадушке. Только вода там уже зацвела, болотом отдает.
- Ну, это не беда! — улыбнулся старец. Зачерпнув полный ковш, кинул туда горсть порошка. Даже издали Илья увидел, как забурлила вода. Не успел он удивиться, как волнение утихло. Старец отпил глоток, причмокнул губами и передал ковш товарищам. Когда те напились, зачерпнул снова, бросил еще одну горсть и поднес бурлящий ковш прямо к губам Ильи.
— Пей! — грозно прикрикнул старец, и Илья, зажмурившись, сделал глоток. В следующий миг он уже держал ковш своими руками и жадно пил холодную, как лед, воду.
— А теперь встань! — прозвучало откуда-то сверху, словно не седой сгорбленный старик, а голос небесный говорил с ним. Подчиняясь приказу, Илья попытался подняться, опираясь на руку гостя. И вдруг тело распрямились, будто натянутый лук. Он вскочил, да так резво, что заскрипели и прогнулись под босыми пятками половицы.
— Что, Илюшенька, чувствуешь? — лукаво улыбаясь, спросил старец. Не успел Илья удивиться, что странники знают его имя, как по телу снизу вверх пробежала могучая волна. Стоило чуть сжать ладонь, и рассыпался в щепки деревянный ковш. Стоило притопнуть ногой, как задрожала, заходила ходуном изба.
— Чувствую такую силу, что весь свет бы одной рукой перевернул! — признался Илья.
— Ай, ай, негоже — огорчился старец и достал из сумы деревянную плошку. Снова зачерпнув из кадушки воды, высыпал туда из мешочка размельченной травы и протянул Илье. Осторожно, чтобы не сломать чужую утварь поднес тот плошку ко рту и одним глотком выпил.
— А теперь вроде той силы вполовину поубавилось! — огорчился Илья.
— Ну ничего, добрый молодец, и этой силы тебе с избытком хватит! — упокоил его старец. Сделав земной поклон, стал Илья благодарить своих благодетелей. А когда поднял голову, не было уже никого рядом. Только дверь, жалобно поскрипывая, качалась на старых петлях, да свет широким потоком лился в избу.
Шагнув за порог, в первый раз коснулся он ногами земли. Ласковым теплом встретила она Илью, словно мать возвратившегося из дальних странствий сына. Легкий ветерок качал траву, и гнал прямо на солнце черную тучку.
— Эх хорошо бы дождик! — думал Илья, радостно предвкушая, как хлынут на лицо веселые небесные струи. Подойдя к березе, он упал на колени и обнял ствол.
— Ну здравствуй, невестушка! Вот и пришел я к тебе, милая! Своими ногами добрался.
Затрепетала береза, закачала зелеными косами. И тут дождик брызнул. Вскочил Илья, задрал лицо, раскинул руки, будто хотел старого друга обнять. А потом снова выглянуло из-за тучки солнце, и засверкали на мокрой траве, как камни-самоцветы, тысячи росинок. Даже дух перехватило от восторга и счастья:
«Вот он божий мир! И весь он у меня на ладони!»
Повернулся Илья к отчему дому, поклонился в пояс. Потом выломал из плетня палку покрепче и зашагал, куда глаза глядят.
Ночная гостья
Весело, словно нитка в девичьих руках, бежала впереди дорога. Разнежившись от дневного солнышка, Мать Сыра Земля под босыми пятками казалась теплой и ласковой. С пригорка в ложбину, с низины на бугорок шел Илья — будто летел. Вокруг водили белые хороводы березки, зеленым ковром расстилались поля, и ветер гулял по ним, заставляя траву кланяться в пояс. Но иногда, словно стража старых богов, подходила к самой дороге темная чаща. Мрачно глядели на путника, проступавшие в разводах коры лица. Древними страхами, темной лесной жутью веяло от их морщин. Но Илье все было в новинку, все в радость. Богатырская сила бурлила в груди, веселила сердца. Казалось, любую рать, любую нечисть лесную готов на бой вызвать.
Долго, ли коротко шел, не заметил, как давно перевалило за полдень. Тени от деревьев стали длиннее и поползли на дорогу. А потом солнце, зацепившись огненным краем за гребень леса, быстро покатилось вниз. В теплых молочных сумерках поплыл над уснувшими полями молодой месяц. Настала пора устраиваться на ночлег. И тут, будто нарочно, впереди блеснул огонек. Свернув с дороги, Илья по колено окунулся в сырую траву и пошел прямо на него. Поднялся на холм, видит, костер горит. Подошел ближе, хотел поклониться добрым людям попросить дозволения у огня посидеть. Оглянулся, а просить и не у кого! Горит, полыхает костер. Трещат, сыплют искрами, сухие сучья. Рядом кто-то ветки аккуратно сложил в поленницу, а вокруг никого, словно все само собой сотворилось.