— За Алешу!
— За Самсона!
— За Потока! Рагдая! Казарина! Соловья!
— Погоди! — крикнул, пятясь, хакан. — Ведь ты мог бы...
Илья так и не узнал, что он мог бы, добрый меч, откованный русским кузнецом, рассек железный ворот доспеха, и голова Великого Степного Царя взлетела в воздух. Муромец поймал ее за волосы, и нукеры убитого хакана сперва попятились, а потом и вовсе кинулись к коням, бросая пики. Богатырь окинул взглядом равнину, где еще кипел жестокий бой, хотя многие — и русичи, и степняки — прервали сечу и смотрели на курган. Илья вздел Бурка на дыбы и, потрясая отрубленной головой, закричал что есть мочи, чтобы слышало все поле:
— КАЛИН МЕРТВ! НЕТ БОЛЬШЕ ВАШЕГО ЦАРЯ!
А от Ситомли уже поспешал на помощь великий князь, ведя за собой Смоленский и Черниговский полки.
Первыми сломали ряды печенеги, они пробивались из сечи и, нахлестывая коней, уходили на север. Наемные кыпчаки держались дольше, но в конце концов разбили и их. Русское войско, все, у кого кони еще могли скакать, бросились вслед за бегущим ворогом. Степняков гнали до Вышгорода, где те наконец остановились, доскакав до обоза, окружили себя возами и приготовились стоять до конца. Навсегда запомнили русские воины, как выехал из укрепления старый Обломай — без шапки, без сапог, повесив на шею золотой ханский пояс. Дребезжащим от слез голосом он поздравил князя Владимира, которому Апраксия недавно принесла второго сына. Протянув руки к князю, хан сказал, что сегодня утром он был выше Красна Солнышка, потому что его Небо наградило девятью сынами. Ныне же не осталось ни одного, и два старших внука тоже погибли. Если великий князь хочет мести — так тому и быть, но степные воины будут защищаться до последнего, и прольется еще очень много крови. «Сегодня вы сломали хребет нашим ордам, — умолял хан. — Возьмите выкуп, возьмите заложников, снимите мою старую голову, но отпустите оставшихся, или жены и дети в степи этой зимой перемрут от холода». Тяжело молчали русские витязи, и сам князь, казалось, уже думал: снять ли с хана голову здесь, или сперва помучить, но потом вдруг повернулся к Муромцу:
— Ну, что делать будем, Илья Иванович?
— Это твоей княжеской милости решать, — устало ответил богатырь.
— Я к тебе обращаюсь за советом, — спокойно сказал Владимир. — Ты убил Калина, твои богатыри до него пробились. Не перекладывай все на меня, Первый Катафракт!
— Тогда вот что я скажу, государь, — тихо начал Муромец. — Как батюшка твой хазар добил — пришли к нам печенеги. С Калиным, видишь, кыпчаки были — злее и крепче. Боюсь, вырежем печенегов — будут нам новые соседи, хуже прежних. Да и...
Он запнулся.
— И что еще? — спросил Владимир, которому, похоже, слова богатыря казались разумными.
— Не по-христиански это, — еще тише сказал Илья. — Повинную голову сечь. Помнишь, он у нас в пограничье хотел на землю сесть, сына твоего на княженье просил... Кровь, конечно, не вода, но от резни только хуже будет.
— Вот и я так мыслю, — кивнул князь. — Возьмем с них выкуп, сыновей или внуков в залог — и пусть катятся на все четыре стороны...
В Киеве отпевали павших, а телеги с мертвыми все шли и шли к городу — от Васильевского шляха, от Кловского урочища, от Ситомли, от Вышгорода. Тяжело досталась победа, и кровавый рубец этой войны не зарастет еще долго. Мертвых печенегов свозили безымянно в большие ямы, даже не обирая трупы — некому, лишь собирали оружие и доспех, что пойдет в княжьи запасы.
Илья выехал из города ближе к вечеру. В княжьем дворце правили тризну по мертвым, но ему не хотелось быть на пиру — ни старым обычаем, ни новым. Алешки больше не было, не было Потока, Казарина, Самсона, Соловья — многих он знал уже двадцать лет и не зря называл братьями. С ними ушла какая-то часть души, и Первому Богатырю нужно было побыть одному, вот разве что с Бурком, который давно уже понимал друга без слов. Они ехали молча, потом Муромец спешился и пошел рядом с конем. По полю скакали малые дозоры — воины отгоняли волков, что сбегались отовсюду на запах крови, завидев богатыря, молодые воины кланялись и проезжали дальше. У Васильевского шляха Илья увидел витязя — ведя в поводу коня, тот шел, вглядываясь в убитых, что еще не успели увезти.