— Ну, что надо, жид?
Выгоревшая, утоптанная заднепровская земля встала вдруг стеной и больно ударила богатыря по всему. Выплюнув пыль, Михайло перевернулся на спину и снова увидел склоненные над ним проклятые черные глаза, нос и пейсы. Из-под носа слегка картаво донеслось:
— Ты шо-то сказал, казарская морда?
— Ну, мать твою, — просипел Казарин и, оттолкнувшись спиной, кинулся на больно умного чужака.
Добрыня, Илья и Дюк как раз сели пополдничать, когда снаружи донеслись яростные вопли, звуки ударов по чему-то твердому и прочий боевой шум. Дюк, как самый молодой, сорвал со столба меч и первым выскочил наружу. Илья, степенно оторвав от свеже-зажаренной дрофы огромную жилистую ногу, вышел за ним, последним, прихватив кубок с хиосским вином, неспешно выступил Добрыня. Богатыри, те, что не спали богатырским сном и не ушли куда-то с утра, гоготали на площади. Посередине, на утоптанном до каменной твердости черноземе, Михайло и какой-то долговязый черный парень яростно мутузили друг друга, стараясь то вывернуть руку, то придушить, то выдернуть ногу. Наконец, оба упали наземь и продолжили драку уже лежа. Дюк присвистнул и указал Муромцу на глубокие выбоины в земле.
— На кого ставишь, Илья Иванович? — спросил, обернувшись, Неряда.
— На кого? — Илья откусил еще кусок от жилистой ноги. — А ты на кого, Добрыня?
— На Михаила, конечно, — пожал плечами Змиеборец. — А ты?
— А я, пожалуй что, и на жида, — задумчиво смерил взглядом дерущихся Муромец.
— Я не жид! — возмущенно вскинулась из облака пыли взлохмаченная длинноносая голова.
Малого промедления хватило Михайле, чтобы припечатать противника к земле и завернуть ему руку за спину.
— Нечестно! — возмущенно прохрипел воткнутый лицом в пыль чужанин.
— Почему нечестно? — удивился Михайло, заворачивая ему вторую руку к первой.
— Ну-ка, Мишка, отпусти его, — приказал Илья. — Давай-давай, проиграл — так умей признать.
— Да почему проиграл-то? — возмутился Михайло.
— А потому, — подошел Алешка с воняющим рыбой мешком на плече, — что ты, богатырь русский, должен был чужака сразу в бараний рог согнуть, а не в пыли с ним кувыркаться.
— Он на меня врасплох наскочил! — начал было Михайло и осекся.
— Так-так-так, — протянул Добрыня. — Это, значит, так мы на часах стоим, что нас всякий-який врасплох застать может.
Михайло понял, что попался, и хмуро отпустил чужака. Тот немедленно вскочил, отряхнул длинный черный кафтан и низко поклонился Илье.
— Значит, говоришь, не жид? — протянул богатырь, легонько прихватывая пришельца за нос. — А кто тогда?
— Дья иннудей, — прогнусавил носатый.
— Кто-кто? — отпустил нос Илья.
— Иудей, — дерзко блеснул глазами чужак.
— А это не один хрен? — удивился Муромец.
— Ну, вообще говоря, один, но жид — это обидное прозвище, — неведомо когда подошедший, Бурко посмотрел на иудея поверх плеча Ильи.
— А-а-а, — протянул доверявший другу во всем Илья. — Так зачем ты к нам пожаловал, удалой добрый иудей?
Чужак набрал воздуху, потом выдохнул, потом снова набрал...
— Хочу с вами постоять за землю Русскую! — выпалил он.
На миг над площадью повисло молчание, затем, словно гром, загремел богатырский хохот. Ржали все, даже степенный Добрыня и высокомерный Дюк. Иудей покраснел, побледнел, сжал кулаки.
— Я сильный! Я смогу! — выкрикнул он.
— Уффф, насмешил, — сквозь слезы выдавил Добрыня. — А того ты не знаешь, что к нам на Заставу без напутствия князя Владимира никто не приходит? Покажи-ка грамотку княжую. Ты у него и не был небось.