Что касается экспедиции 1926–1928 годов, то в ее задачу входило выяснить, как эволюционировал эпос почти за шестьдесят лет, прошедших со времени экспедиции А. Ф. Гильфердинга, и почти семьдесят с момента открытия «Исландии русского эпоса» П. Н. Рыбниковым. За три экспедиционных лета ученые обследовали Заонежье, Кенозеро, Пудожский край и Водлозеро. Результаты были значительными — записать удалось 70 былин («больше, чем Гильфердинг», — не без гордости замечал Б. М. Соколов){54} от 135 сказителей, живших в дюжине деревень, обследованных собирателями. Успех объяснялся как раз тем, что советская экспедиция двигалась именно «по следам» прежних собирателей — демонстрация местным старикам томов гильфердинговского сборника, чтение помещенных в нем биографий сказителей неизменно располагали к фольклористам крестьян, после разверстки и реквизиций Гражданской войны вообще-то довольно недоверчивых к чужим людям. Каждому хотелось тоже попасть в книжку и послушать, как его голос звучит на фонографе. Правда, сохранившиеся у крестьян воспоминания о Гильфердинге за прошедшие десятилетия обросли легендами, в частности, о том, как «генерал хорошо награждал». Это, как писал Ю. М. Соколов, пробуждало «ожидание еще больших наград от нас, внося иногда нежелательную струю в отношения».{55} Итогом трехлетней работы стал сборник «Онежские былины», вышедший в свет только в 1948 году, когда Соколовых уже не было в живых.{56}
Особое внимание экспедиция уделяла потомкам известных сказителей. Хотелось выяснить, как былинная традиция сохраняется в их семьях. С этой целью Соколовы побывали в доме знаменитого И. Т. Рябинина в деревне Гарницы Сенногубской волости Петрозаводского уезда, выстроенном сказителем после своего московского триумфа 1894 года. Ивана Трофимовича уже не было в живых (он умер в 1908 году). В доме жили его потомки, бережно сохранявшие вещи, оставшиеся после знаменитого певца. Собирателям показали шкаф, диван, кровать, стулья, кофейник, семейные портреты, зеркало, про которое было сообщено, что оно подарено сказителю после концерта в Мраморном дворце, грамоту 1894 года и заграничный паспорт. Особое внимание гостей привлек бюст И. Т. Рябинина работы Д. С. Стеллецкого. Иван Трофимович был женат дважды. Имея во втором браке двоих родных сыновей Василия и Павла, он как к родному относился к пасынку — Ивану Рябинину-Андрееву. Иван Герасимович стал наиболее увлеченным последователем Ивана Трофимовича в исполнении былин. Еще в 1921 году Рябинина-Андреева приглашали в Петроград, где его пение слушал профессор В. Н. Всеволодский-Гернгросс. Выяснилось, что И. Г. Рябинин-Андреев знает 15–16 былин, из них записано было девять. В 1926 году сказитель умер. Членам экспедиции Соколовых удалось пообщаться с его сыном Петром Ивановичем и родным внуком И. Т. Рябинина Петром Васильевичем. Они и жили, разделившись, в родовом доме, и оба знали былины, но Петр Васильевич помнил две былины и, хотя имел красивый тенор, пел как-то вяло, долго заставлял себя уговаривать и стеснялся. Другое впечатление произвел Петр Иванович Рябинин-Андреев, который вел себя как готовый артист, жаждущий признания. Ему и суждено было стать продолжателем легендарной рябининской традиции исполнения былин. Впрочем, он лишь мастерски воспроизводил кое-что из того, что уже было записано от его отца и знаменитых стариков Рябининых — Ивана и Трофима.
Настоящей сенсацией стало открытие членами экспедиции двух по-настоящему талантливых исполнителей — семидесятилетнего Федора Андреевича Конашкова, от которого удалось записать 19 былин (столько же, сколько Рыбников и Гильфердинг зафиксировали от Трофима Рябинина), и потрясшего Соколовых 69-летнего Григория Алексеевича Якушова, спевшего 37 былин общим объемом в 10 тысяч стихов. Их Соколовы даже хотели повезти в Европу, но времена изменились, и поездка не состоялась. И все же общее впечатление от экспедиции было неутешительным. Б. М. Соколов сделал вывод, что «в скором времени былины ожидает вымирание. Более молодое поколение почти не знает их — былины продолжают еще существовать лишь благодаря старикам и старухам в возрасте от 60 до 100 лет».{57} Однако подобный пессимизм не мог служить основанием для прекращения фольклорных изысканий.