Выбрать главу

- Страшные времена близятся, - говорил князь, - мы должны держаться вместе, чтобы одолеть врага. Горясер, Идман, Ратша, пожмите друг другу руки.

Горясер вдруг почти искренне улыбнулся, сделал шаг вперёд и протянул руку тысяцкому. Но Ратша стоял, не шелохнувшись, будто ничего и не слышал.

- Ратша! - укоризненно говорил Глеб.

- Это не по закону, - отвечал ему тот, - я - тысяцкий, а они подняли на меня восстание. В моём лице они оскорбили не только меня, но и весь Муром. И они должны заплатить за это.

- А я князь этой земли. Я выше тебя по должности, и я приказываю тебе помириться с ними.

Ратша скривил лицо, но пожал руку Горясеру. Затем под радостные вопли и свист горожан пожал руку и Идману. Младший брат ещё не научился так претворяться и пожал руку тысяцкому без удовольствия и улыбок. Ратшу, однако, за его поступок ожидала хорошая награда - Илья крепко обнял его, с лица его не сходила улыбка. И воистину нет большей радости, чем быть причиной счастья своего любимого. А затем приехал Святогор, и радость муромцев от примирения двух влиятельных горожан сменилась великой скорбью. Плакали женщины, плакали и дети, плакали даже мужчины, и все жалели Полюда и поддерживал его справедливую жажду мести. Когда он, ещё бледный, но уже идущий на поправку, прибыл в Муром, все желали оказать ему какую-нибудь услугу, как-нибудь помочь, поддержать. Больше всего все жалели о том, что не могли сжечь тел своих близких, проводить их в последний путь. Илья лил слёзы о том, что эти люди умерли не крещёнными, поскольку он считал их лучшими людьми и самым достойными царствия Божьего. И карачаровец молился Богу о том, чтобы тот взял этих прекрасных людей к себе, как заботливый пастух достаёт из болота заблудших овец. Отец Феодосий напротив воспользовался ситуацией, чтобы начать призывать всех креститься. Своими словами он усиливал боль людей, когда говорил, что их погибшие близкие попадут в ад, потому как не были крещёными. Священник разошёлся до того, что унимать его пришлось князю Глебу. С большим трудом он уговорил владыку замолчать, пока народ не выгнал их из Мурома. Но рана в душе муромцев уже была посыпана солью, и теперь за облегчением они пошли к Илье. Он же всем обещал спасение и называл павших чуть ли не святыми, и дал людям такое утешение, что отец Феодосий однажды прямо во время службы в молельном доме стал поносить юного карачаровца.

- Не слушайте ересь этого юного смутьяна, - говорил он, - ибо слова его противны Богу. Не имея духовного сана, не имя опыта службы Богу, он взялся проповедовать. Но своей проповедью он отворачивает людей от Христа. И если он не прекратит это занятие, то навсегда будет отлучён от христианской церкви.

Полномочий для отлучения у отца Феодосия, конечно, не было, но слова его поразили Илью прямо в сердце. Он не смог больше здесь находиться и вышел прочь. С трудом он сдерживался, чтобы не заплакать раньше времени. Он не хотел расстраивать и без того скорбящих людей своей печалью. Лишь когда Илья остался один, он дал волю слезам. Он чувствовал, что с ним поступают несправедливо, что он не сделал никому ничего плохого, наоборот, всем сердцем хочет помочь, но навлёк на себе такое негодование, какое не навлекается и на страшных душегубов и насильников. А в другой миг Илья напротив говорил себе так:

- Так тебе и надо, всё правильно. Как ещё они должны поступать с такой тварью?Ты всё это заслужил, всё верно, всё так и должно быть. Чего же ты расстраиваешься?

Но затем снова появилась печаль, уже не за себя, а за людей, за погибших в бою, за то, насколько неправ отец Феодосий, и как он может далеко увести людей от настоящей веры и настоящей любви. И ничего нельзя ему противопоставить, никак нельзя было его переубедить. У священника было больше прав и больше власти, и Илья ошибался бы, даже если тысячу раз был бы прав. Но в конце концов юный карачаровец сжал кулаки, вышел из-за дерева, за которым прятался, и направился обратно в город. Теперь он шёл прямо к Святогору. Богатыря Илья нашёл не сразу, но когда они, наконец, остались одни в саду, произнёс: