- Он должен меня понять, я видел падение лучших людей. Никому нельзя доверять. А теперь вот, сами видите, не могу из дому никуда выбраться. С печи-то без чужой помощи не могу слезть.
- Тут вот ещё какое дело, - продолжал Василий, - Святогор помер, старый уж был, а тут, как война началась, так совсем сдавать стал.
- Какая ещё война?
- А ты не знаешь? По всей муромской земле об этом говорят. Горясер, когда убил князя Глеба, повёз его тело в Киев, а младшего брата своего - Идмана, посадил в Рязани. Тот написал Полюду Одноглазому, хотел сделать его посадником до возвращения старшего брата. Горясер-то думал, что услугу оказал киевскому князю Святополку. А оказалось, наоборот. Святополк хотел смерти Бориса, но не хотел смерти Глеба, более того, Глеба он своей волей поставил князем в Ростове. А когда Горясер приехал к Киеву, Святополк к этому времени давно уже находился в Польше. Горясера встретили вышгородские бояре, и Путша с ними. Путша посмотрел на тело, да спросил у Горясера меч, которым был убит Глеб. Горясер дал ему этот меч, и этим мечом вышгородкий боярин его в живот и ударил. Порезали они всех муромцев, а тело Глеба тайно от всех увезли в Вышгород. К этому времени муромским посадником стал Полюд. Идман, не дожидаясь брата, сам занял княжеский стол. А Ратша с товарищами бежал в Борский. Там Святогор и скончался. Идман взял Борский в осаду, и тут пришли вести о смерти Горясера. Люди в Муроме взбунтовались, что, мол, обманули их, стали требовать Ратшу к себе в посадники. Идман снова ушёл в Рязань. А в Муроме Полюд помирился с народом и дал слово, что не пустит Идмана, пока тот не получит разрешение киевского князя, но и Ратшу в город не пустит, пока тот не сложит оружие. Так они и сидят: один в Борском, другой в Муроме, третий - в Рязани, и некому их примирить.
Илья тяжело вздохнул, делать нечего.
- Везите меня, братцы, - велел он, - вы только в седло меня посадите. Доберёмся до Владимирской заставы, а потом вместе с Потаней пойдём мирить муромцев.
Богатыри не знали, радоваться им или печалиться решению своего друга. С одной стороны, казалось, только он сейчас и может навести порядок, но с другой стороны, привезти прославленного и непобедимого богатыря на богатырскую заставы немощным значило опозорить его славу. Но Илья был полон решимость, и его посадили в седло, дали даже копьё и палицу. И как только богатырь снова взял в руки оружие, он почувствовал облегчение. А через несколько дней пути впервые сам, без посторонней помощи смог слезть с коня и встать, хоть ещё и не крепко, на ноги. Сила возвращалась к нему, сила воина, скреплённая клятвой каликам перехожим. До Владимирской заставы Илья добрался уже совершенно здоровым, и все снова дивились его чудесному исцелению.
- Вот бы и мне так больную ногу исцелить, - смеялся седовласый Потамий Хромой, обнимая гостя.
- Что ж, богатырь, наслышан о тебе, - продолжал воевода, - когда-то я в одной дружине с твоим отцом служил. Славные были времена.
- Я тоже наслышан о тебе, воевода, - молвил в ответ Илья Муромец, - как о достойном человеке и верном сыне русской земли.
- Про сына, может, оно и верно, только, помочь тебе в войне на муромской земле я не могу. Там много людей крещёных, много тех, кто приняли оглашение, если вред им причиним, то нарушим нашу главную клятву и на всю жизнь будем прокляты.
- Какую клятву? - сделал вид, что не понимает, Илья, - разве в клятве говориться, что нельзя воевать против крещёных? Если так, то знайте, богатыри, что я уже давно нарушил эту клятву. Я убил упыря, который был крещён, когда был человеком. Казалось, правое дело сделал, но за это один протопоп грозился меня отлучить от церкви. Правда, не отлучил, потому, что мы клянёмся не воевать не с крещёными, а с христианами. А христианин - это совсем не поп в рясе и не человек с крестом на шее. Это человек, который строит царство Божье. Вот князь Владимир, чьим именем названа эта застава, строил это самое царство, а раз так, то те, кто теперь это царство хотят порушить и разорвать его на части, кто хотят погубить Русь, те не могут считаться христианами. И тех мы смело можем бить и карать, чтобы не говорили нам служители церкви.
- Беду на себя навлечём, если против воли церкви пойдём, - возражал Потамий, - церковь связывает нас с Богом.
- Забудьте про церковь, вам не нужна иная связь с Богом, кроме меня. На меня сошла благодать Божья, и Бог вложил мне в руки оружие, чтобы я сражался и разил им врагов русской земли. Моим руками вершится воля Божья, и кто пойдёт со мной, тот будет с Богом.