Илья Николаевич высунулся из кузова. В пору было бы и подосадовать на почтаря: вон еще и до первого полосатого столба не дотянули, а уже задержка в пути! Иной старосветский обыватель - а их немало в здешнем городе, пожалуй, усмотрел бы в этом недоброе предзнаменование да и отменил бы поездку. Но Илья Николаевич только усмехнулся этой мысли. Однако из этой захудалости дворянской жизни впоследствии под пером Ивана Александровича Гончарова родился знаменитый "Обломов".
"А ведь он, Илья, мне тезка!" - вдруг обнаружил Илья Николаевич. И хотя в совпадении имен он увидел только курьез, все же явилась потребность мысленно поскрести себя: "А не завалялось ли и в тебе самом чего-нибудь обломовского?"
Полюбопытствовал, что скажет на этот счет жена.
Мария Александровна, озабоченная первой дальней поездкой мужа по губернии, старательно собирала его в дорогу. То и дело хваталась за голову: "Не забыть бы чего-нибудь".
- Бог мой, - отозвалась она на лукавый вопрос мужа, и в красивых ярких глазах ее блеснули искорки смеха, - ну конечно же в тебе полно обломовщины! - И прищурилась для строгости, и уже всерьез его пожурила: Чуть в ботинках не уехал - это в октябре-то, в ненастье! Для чего же мы заказывали сапоги?
Илья Николаевич, приспосабливаясь к обнове, переступил с ноги на ногу: на нем были козловые сапоги со скрипом.
Отъезжающему были поданы на руки пятилетняя Анечка и трехгодовалый Саша, который, увидев отца в непривычном одеянии, встревожился и принялся плакать.
Прощаясь с детьми, Илья Николаевич замер, потрясенный глубиной охватившего его чувства. А когда разомкнул объятия, у обоих малышей в ручонках оказалось по волоску из его бороды.
- Сувениры! - воскликнул счастливый отец. - Они уже берут сувениры!
Наконец и супруги сделали шаг друг к другу. Мария Александровна положила руки мужу на плечи, затаив волнение, сказала: "Береги себя!" А он бережно снял их и принялся целовать...
Распрощавшись с семьей, Илья Николаевич долго и громогласно прокашливался, стремясь привести в равновесие вышедшие из-под контроля чувства. После этого сразу, с некоторой даже поспешностью залез в тарантас и скрылся под кожаным верхом.
Тронулись. Илья Николаевич зарылся с ногами в солому и сено, с удовольствием вдохнул крепкий запашок дегтя от свежеподмазанных колес, и мысли его, а следом и чувства понеслись, обгоняя тройку, вперед и вперед на сельские просторы.
А тарантас стоял. Задержались у заставы. В пределах губернского города ямщики были обязаны заглушать колокольцы. Но вот пута снята - и дорожный медный жаворонок обретает голосок.
Ямщик похлопал коренника по шелковистой шее, поправил шлейки на пристяжных и сел в тарантас.
Илья Николаевич с интересом разглядывал его. Это был рослый красавец с рыжей бородой. Сам от природы некрупный, Илья Николаевич ценил в людях стать, силу, здоровье. А этот, что называется, кровь с молоком! И как ловко все сидит на нем: и темно-зеленый форменного сукна азям, подпоясанный красным кушаком, и черный картуз с медным гербом почтового ведомства над лакированным козырьком, и форменные шаровары, и сапоги...
Лошади дружно взяли. Колоколец под дугой завел свой звонкий говорок.
Сразу словно и день посветлел. Перед глазами распахнулись просторы полей, лесов. В этот ранний час еще лежали туманы, и, как островки среди молочного моря, тут и там виднелись вскарабкавшиеся на возвышенности села и деревни.
Завидев катящего на тройке чиновника, на обочине дороги оторопело остановился прохожий. К тощей котомке приторочена пара запасных лаптей, в руке палка: видно, дальняя у него дорога... Лишь на мгновение мужик и чиновник встретились глазами, но Илья Николаевич успел заметить, что в выражении его лица раболепие и страх - ничего больше.
Прохожий стремительно поклонился, словно готов был сбросить с себя не только шапчонку, но и голову вместе с нею. Илья Николаевич в ответ приветливо снял фуражку, чем вызвал крайнее неодобрение ямщика.
- Всякой шушере да кланяться, - заворчал он. - Мало ли их шатается нынче... Себя не соблюдаете, господин.
- Но почему же? - сказал Илья Николаевич и с досадой на себя почувствовал, что краснеет. - Ответить на поклон - долг вежливости...
Ямщик не успокоился, но в дальнейшие объяснения входить не пожелал. Сказал веско:
- Мы пошта, сударь. Казенная. В подорожной-то у вас что сказано: "По указу его величества государя императора" едем. Понимать надо... Нн-но, баловаться! - И ямщик раскрутил над головой кнут, который просвистел не только над лошадьми, но и над седоком.
Илья Николаевич задумался, и горькая усмешка опечалила его лицо. "Два крестьянина, - размышлял он, - два человека из податного, или, как прежде говаривали, подлого сословия. Оба тянут в жизни подневольную лямку... Казалось бы, возьмитесь за лямку сообща - легче будет! А что на деле? Полный между людьми разлад. Этот, на облучке, набрался презрения к бедняку, да какого злобного презрения! А у того лишь скотский страх, ни малейшего человеческого достоинства... О, как необходимо народу просвещение! мысленно воскликнул Илья Николаевич. - В этом убеждаешься снова и снова!"
Он усмехнулся наставлению ямщика о подорожной. Документ этот действительно выдается от имени царствующего монарха и скрепляется подписью губернатора, в канцелярию которого, облачившись в вицмундир, коллежский асессор Ульянов и явился перед отъездом.
Канцелярская процедура оказалась затяжной, но чиновник особых поручений при губернаторе, бойкий и любезный молодой человек, не дал господину инспектору соскучиться. Он говорил, и из его слов, в особенности из изящных манер, должно было сделать заключение, что Симбирск - отнюдь не захудалая провинция, какой рисуют его господа писатели, и что господин Ульянов, прибывший из такого крупного города, как Нижний Новгород, найдет и здесь, в Симбирске, пищу для ума и сердца.
Илья Николаевич, слушая болтовню молодого человека, добродушно улыбался, временами вставляя неопределенное: "Да, да, конечно..." Затем, напомнив о деле, высказал намерение поехать в одноконном экипаже.
Чиновник тотчас сделал строгое лицо:
- Нельзя-с. Во-первых, по нашим дорогам, тем более сейчас распутица, одна животина не потянет. Нужна пара. Во-вторых, не осмелюсь вам и пару подрядить. Согласно вашему чину и должности вам полагается тройка.
- Ну зачем же такая формальность... - пробормотал Илья Николаевич и тут же прикинул вслух: - Две с половиной копейки серебром за лошадь с версты. Тройка встанет втрое. За каждые сто верст, выходит, я должен отдать семь рублей с полтиной, не накладно ли?
Чиновник кинул пренебрежительно:
- Но ведь вы же не из своего кармана. Вам ассигнованы суммы...
- Да, конечно, - сказал Илья Николаевич. - Но по-моему, казначейская копейка тоже любит счет. Впрочем, я вам своего мнения не навязываю, тем более что вы следуете заведенному порядку.
- Именно! - оживился молодой человек. - Именно! А заведенный порядок, он, знаете, что говорит?
И Ульянов не без интереса узнал, что существует особое правительственное "Расписание", согласно которому почтовые станции обязаны запрягать генерал-фельдмаршалу 20 лошадей; митрополиту, сенатору и полному генералу - 15. Фельдъегерю для гоньбы назначаются курьерские лошади сколько потребует. Майоры и чиновники восьмого класса...
Тут молодой человек сделал приятную улыбку и вставил: