Да и сам Владимир в другое время...
Но сейчас ему ни до чего не было дела. Измученный невнятными предчувствиями и подозрениями, он наконец-то получил подтверждение, ясность обрел. Худшее из его злых подозрений подтверждалось, что же нужно было еще? И приказ он отдал без колебаний: замать Илью прозванием Муромец, опустить в яму темную, каменную - и там замуровать.
****
Княжне Наталье те полеты выше крыши дружинной избы запомнились навсегда. И уверенность, полная и спокойная, что она непременно будет поймана в мягкие и сильные руки. Потом дядько Илья уехал жить в крепостицу, а за Наталью, спохватившись, крепко взялись няньки-мамки, вылепливая из нее настоящую княжну, то есть продыха не давая. (В день, когда исполнилось шестнадцать, сказала им: всё. Подходите, только когда позову. Иначе - голову с плеч). Ни о каких полетах, конечно, уже и речи не шло, и видела Наталья дядьку редко и больше издалека. Но запомнилось. И чем дальше она росла, чем больше понимала в дворцовых делах, шепотках сводных братьев, тихих сплетнях мамок-нянек, липкой угодливости слуг, тем эта уверенность помнилась сильнее. Шестнадцатилетней Наталье не так были милы те детские полеты, сколько она, уверенность. Что есть такой человек. И пока дядько Илья жил, просто жил где-то одновременно с Натальей, самой ей жить было не страшно и даже радостно. Она и не помнила, кажется, об Илье, просто так жила.
И вот теперь все опрокинулось навсегда. Лукавые шепотки, тайные расчеты, хитрые дела - все останется, а надежных рук и честности доброй - не будет. "Лучше было бы мне помереть, - подумала она спокойно, - вреда бы меньше было. Потому что - какая с меня польза?"
Но ведь дядько Илья был еще жив! Ну не сразу же он помер в этой норе! Просто нужно было торопиться, и торопиться нужно было ей, дочери владимировой, потому что это было ее дело, и сделать его, кроме нее, было некому. Ради отца.
Он ведь спохватится, да поздно будет.
Она и сама не понимала, откуда у нее, шестнадцатилетней, взялась эта твердость в разговоре с землекопами и плотниками, этот тон заказчицы, ослушаться которую - себе дороже, а вот откуда брались золотые гривны - объяснять не надо. Монистов у дочери Владимира никто не считал. И никто уже не посчитает. Если спросят, - ну, скажет, засунула куда-то, а куда - забыла. Пустяки это.
****
Денник натальиного коня был, считай, отдельной конюшней, стоявшей наособицу. Девушка, летавшая в детстве выше крыши дружинной избы, выбрала себе коня - зверя, который разносил вдребезги любой денник, чувствуя рядом других жеребцов. Подпускал к себе только конюха и хозяйку. Конюха Наталья выбрала (как знала!) Поликарпа, того, что ухаживал раньше за муромцевым Сивкой. Старик понял ее с полуслова. Это он удивительно быстро нашел и привел землекопов и плотников, незнакомых, молчаливых и быстрых. Землю Поликарп вывозил на тележке для навоза, никто в его сторону и не посмотрел.
Наталья помнила, как ее позвали (она сама так велела): "Уже близко, хозяйка. Заканчивать будем", как с последним ударом воздух качнулся в душную яму, и она, расталкивая работников, ворвалась туда первой. Илья полулежал, прислонившись к стене, с закрытыми глазами, и она, испугавшись, била его по щекам. Он открыл глаза, улыбнулся светло: "Ох, Наташка, княжья дочь. Пороть тебя некому было".
- Дяденька Илья, убегай быстрее, мы с Поликарпом и коней подготовили.
- С Поликарпом? Это хорошо. (Поликарп, уже стоявший рядом и державший факел, расплылся в улыбке в ответ на улыбку Ильи. Подбоченился гордо.) Только никуда я, княжна, не побегу, - сказал Илья твердо и спокойно. - Не Илье Муромцу по русской земле от русского князя бегать. Позор это. Здесь буду. Подожду, пока князь одумается. А придумала ты хорошо, только сама сюда больше не ходи - не гневи отца. Поликарп поможет.
Конюх часто и готовно закивал.
****
Конечно, она приходила: как же дядьке без женского догляда. Ход расширили, сделали ровным, удобным. Еще один ход - прямо наверх, узкий, - для дыхания. Лавки и стол плотники сделали прямо на месте, в яме. За дощатыми стенками - отхожее место. Поликарп чистил и носил воду.А свечи и еду с питьем Наталья носила. Дядько Илья еще Святое Писание попросил, читал, чуть шевеля губами. Наталья радовалась, а может, плакать хотела всякий раз, когда видела его таким: за столом, над книжкой, легкая седая прядь на лбу.
****
И пронеслось по Руси: нет больше Ильи Муромца. Замурован в яме по приказу князя Владимира, и косточки его сгнили. Нет больше заступника.
Русь оплакивала богатыря, оплакивала, но кое-где, шепотком, с оглядкой (попы за такое ругали и епитимью накладывали) поговаривали, что Илья Муромец воскреснет. Пока ведь тихо, спокойно сейчас на Руси, а если беда придет - Илья-то и вот он! Восстанет, возьмет свой меч и пойдет крушить врагов! Не зря же его ангелы на ноги подняли, не князю с ног свалить.
Глава 18
- Мы нашли его!
Трое в капюшонах, уже не первый день гостившие в прекрасном, выстроенном на веницейский манер, доме Морано, подались вперед. Сегодня хозяин - молодой Антонио Морано, ставший после смерти старого дона Антонио наследником его имущества и всех дел, - прислал за ними слуг в гостевые комнаты с просьбой прийти к нему в кабинет. И вот, наконец, появился он сам - и, видимо, с долгожданной вестью.
С тех пор, как умер старый казначей князя, и его наследники вступили в права наследства, их всех посетили посланцы Антонио с одним предложением: купить оставшиеся от Фомы Евсеича иноземные безделушки "на продажу и для подарков, которые дон Морано иногда делает своим гостям". Давали хорошие деньги, брали для виду многое из того, что предлагали им обрадованные наследники. Задорого купленные безделушки равнодушно ссыпались в ларь, хотя среди них были и примечательные: покойному казначею нельзя было отказать ни во вкусе, ни в чутье.
И вот, наконец, всплыло то, ради чего все затевалось. А ведь казалось уже, что надежда эта ложна, и у Фомы Евсеича - "малой мзды" - нужной вещи и вовсе никогда не было, что осталась она в княжеской казне, куда неприметного доступа у Морано не было, или вовсе, как говорили (старый дон Антонио не верил), запропала где-то по разбойничьим схронам.
Но Морано знали людей и знали пути вещей.
И вот он - грубой работы медальон с непонятными (для Морано, но не для его гостей) символами - тяжело и глухо звякнул о стол.
- Да, это он, - старший из троих, бритый, с резким лицом бережно взял медальон в руки. Он кивнул Морано - тот повернулся и вышел из кабинета.Но тут же лицо старшего гостя потемнело, когда он легким нажатием раскрыл медальон, - но он пуст!
- Естественно, - сидевший с ним рядом человек с более светлым (видимо, раньше прибывший из тех мест, где солнца больше и он горячее) лицом был совершенно спокоен. - Этого следовало ожидать. Все бумаги остаются в княжеском архиве, и вряд ли мы сумеем найти карту там. Описей не ведется.
- Но кто сумел открыть его?!
- Кто угодно, тот же казначей. Просто взял и открыл. На Ключе нет замков, кроме заклятия. Об этом следовало подумать тогда, когда эту вещь везли на Русь. Здесь заклятие утратило силу.