- Вот как! Так велят тебе твои голоса?
- Нет. Они говорят, как вы, - взять Чашу и отдать вам.
- Так в чем же дело, черт возьми?!
- Теперь, когда я раскаялся в гордыне, они не скрывают, кто они, - и Амадео жалко, криво усмехнулся.
Один из спутников епископа дернулся к нему, схватившись за плеть, висевшую у пояса, но епископ остановил его движением руки.
- Друг мой Амадео, - заговорил он мягким, вкрадчивым голосом, - ты бродишь не первый год по этой безумной стране, где люди в одночасье сбросили в реку богов, но разговаривают с русалками и воюют с крылатыми змеями, - и все еще веришь в бесов?
- Да, - разлепил губы Амадео. - Мой грех впустил их в мою душу.
Он уже не мог стоять. Привалившись к стене, двумя руками держался за голову, сдерживая стон, а может быть, и крик. Епископ рассматривал его.
- А зачем же тебе была нужна Чаша? - спросил он вдруг голосом почти сочувственным.
- Не мне... Всем... Христос... - прохрипел монах.
- Понятно, - ересиарх улыбнулся. - Ты гнался за легендой, мой друг. Иосиф Аримафейский не собирал кровь Христа в чашу - да и кто б его подпустил! - а если даже и собирал, дальнейшая судьба сего предмета неведома. Его попросту спутали с другим, легенды о котором смутно звучали у разных народов. Грааль гораздо, гораздо древнеее и создан народом, от которого не осталось даже имени. Он способен на многое, но главное: тот, кто им владеет, управляет творческой энергией всех детей Плеромы. Вместо всех ваших богов и русалок - один бог на земле, бессмертный, чьей воле подчинено все творчество всех, кто способен творить.
- То есть ты, епископ Падуанский?
- Ты слишком мало обо мне знаешь. Собор в Падуе, кстати, разрушен. Землетрясение, понимаешь ли, случилось.
Он кивнул двум своим спутникам, те приблизились, взяли Амадео за плечи, встряхнули, как мешок, и потащили, безвольного, наружу, где бушевала гроза. Епископ, накинув капюшон, последовал за ними.
Чуть выждав, выскочил Сервлий.
Глава 26
Место, куда держал свой путь Илья Муромец, было издавна известно всем на Руси - и избегать его старались тоже все. Не всем это удавалось, но некоторые даже возвращались. И совсем немногие возвращались теми же, кем ушли.
Илья ехал сияющими березовыми рощицами, где иван-да-марья, колокольчики и мелкие ромашки путались в высокой склонившейся траве, звонкими сосновыми лесами со сладко пахнущими малинниками по берегам ручьев, влажными, сумрачными смешанными лесами, где почти не света. Ехал долго, останавливаясь на ночлег, ведя Сивку в поводу в трудных местах, где только и смотри, чтобы конь не сломал ногу; набирал походя горсти лесных ягод.
Пошел ельник, древний, запутанный, темный и мшистый, полный ядовитых грибов, бледных, с оборчатыми ножками. Сначала грибы попадались то тут, то там, и лишь потом сложились в два ряда, бледно светясь в вечном полумраке ельника и указывая дорогу.
Илья ехал этой дорогой.
Изба открылась внезапно: за огромной елью, за поворотом ядовитой дороги. Она казалась древнее леса - да, наверное, и была.
Бревна такой толщины рубить - это какой же топор нужен? Но пни враскоряку, на которых изба стояла, чтобы уберечься от мшистой сырости, были еще толще. Пожалуй, трех таких, как Илья, нужно, чтобы обхватить такой пень, - двоих не хватит.
- Избушка-избушка, повернись ко мне передом, к лесу задом, - негромко, как положено, произнес Илья.
Он ожидал, что огромные корневатые пни стронутся с места, но этого не случилось. Просто воздух заколебался, как в жару над степью, пошел волнами - и Илья увидел дверь с замшелыми каменными ступеньками к ней.
Постучался, вошел учтиво - с поклоном, с пожеланием здоровья хозяйке.
Изба освещалась зеленоватым светом не то грибов, не то гнилушек, - а может, множеством слепившихся под потолком на стенах светлячков, Илья не разобрал, не до того было.
Старуха сидела за столом, перебирая какие-то корешки и палочки. Здоровенный черный кот глянул изумрудными глазами, прижмурился и тоненько мелодично засвистел. В голове у Ильи потяжелело, потянуло в сон. "Уймись", - резко сказала коту хозяйка. Кот (Баюн, догадался Илья) замолчал, обиженно мотнув толстым пушистым хвостом. Тонкое лицо старухи было испещрено таким множеством сухих мелких морщинок, что казалось почти гладким. Только неживым.
- Баню сам топи, - сказала она сварливо, - служанок тебе тут нет. Помоешься, переоденешься - приходи, сготовишь что-нибудь. Да побыстрее иди, сколько ехал - сам мужик ядреный, да и конь твой не деревянный - воняешь, не продохнуть с вашего пота в избе-то.
****
Дров наколоть, баньку растопить, а вода-то уже здесь - с ручейка да в бочку, - одно удовольствие. Ход в банный дворик у старухи был прямо из избы, сбоку, странно только, что снаружи Илья его не приметил. Видать, потому, что бревнами обнесен. И нужник тут же. Дворик весь в крапиве, как бабка сама-то ходит, не обжигается? Солнечный лучик, крапива, лопухи, сладкий березовый пар... Илья так размяк от удовольствия, что чуть не позабыл, где он.
Крупы бабка показала, ткнув птичьей своей лапой в угол. Илья особо мудрить не стал, того, другого - и задышала каша в чугуне.
- Чему лыбишься? - спросила вдруг Яга. Илья пожал плечами. Он и не заметил, что улыбался - чистому телу, чугунку, каше...
- Жалоб, поди, от всяких наслушался, - она не отрывала от стола черных пронзительных глаз, скрюченные лапки все перебирали изогнутые корешки. - Ждешь, что и я на новые времена жаловаться стану. А ты не жди, я всяких новых времен дюжину видала.
Она вдруг задумалась. Подняла голову, руки застыли над столом, глаза смотрели невидяще.
- Эти-то хорошие, - сказала тихо, - вот наоборот - там да...
Она обратила на него черные печальные глаза.
- Ты не думай, Илюшка, что я, когда вам худо, радуюсь. Не радуюсь. Просто не мое это дело.
Илья поставил перед ней полную мису, положил ложку. Хлеба в избе не нашел - решил, и так сойдет.
****
- Хорошо поесть, когда не ты готовишь, - повеселевшая бабка отложила добросовестно облизанную ложку, придвинула чашу с ягодным взваром. - Так ты, Илюша, чего хотел-то?
- Мне бы, бабушка, узнать, как с Обманом справиться.
Яга оторопело уставилась на него.
- С Обманом? А зачем с ним справляться?
Потом вдруг захохотала, да так, что только руками отмахивалась, да рот беззубый ими прикрывала.
- Это, значит, ты ко мне, нечистой, понимаешь, силе, пришел узнавать... ой, не могу. Чего ж попы-то ваши тебе ничего не сказали? Али не спрашивал?
- Спрашивал, - Илья понурился. - Не знают они. Говорят: все по Божьей воле устроено.
- Правильно говорят, - серьезно ответила Яга. - То, что вы называете Обманом, - одна из сторон вашего мира, а сторон у него много, и все разные. Обман - сторона беспорядка, там все вперемешку, мысли с делами, прошлое с будущим, причины с последствиями. Не будет хаоса - не будет и порядка. Или ты мир сгубить вздумал?
- Говорят, Обман на Руси расширяется, всю Русь захватить может.
- Может, если позволите. Он всегда расширяется, когда великие перемены идут, и с миром людей сближается впритирочку, потому что мысли ваши в беспорядке. А как все успокоится - снова вглубь уйдет.
Илья подумал, что Вольга рассказывал ему об Обмане иное, но и в том, что говорила бабка, был резон.
- Мне б самому посмотреть...
- А это можно, - оживилась Яга, - это вот как раз сейчас запросто.
Она ткнула пальцем в разложенные рядом с мисой корешки:
- Тут вот как раз и нагадалось.
Корешки вяло сдвинулись.
Откуда-то из-под накидки извлекла клубок белой пряжи.
- Иди за клубочком - он куда надо и приведет.
- Спасибо, бабушка, - поклонился Илья. Яга мелко захихикала, и так, хихикая, указала ему на дверь, мотнула головой: иди, мол.