Он с отвращением потряс листами. Лицо Первоисточника исказилось нервной судорогой. Писателю потребовалось несколько мгновений, чтобы взять себя в руки. Наконец он ответил с безумной улыбкой на дрожащих губах:
— Я пишу, потому что им это нравится.
— Кому им?! — взорвался Мирон, непроизвольно дернув рукой с ножом. — Кто они такие?!
— Неужели ты еще не понял? — Первоисточник вскинул брови в искреннем удивлении, и от этого стало не по себе: похоже, он действительно верил в чудовищный бред, рожденный в недрах его воспаленного мозга.
Безумные догадки, сменяя одну за другой, взрывались, будто галактики, в голове у Мирона, и когда их рокот наконец-то утих, он сказал тихим, лишенным всякой силы голосом:
— Они — это читатели?
Первоисточник кивнул:
— Ты существуешь, пока они следят за тобой. Вот прямо сейчас, в это самое мгновение, чьи-то глаза скользят по строчкам текста — и ты живешь, дышишь, надеешься, — он на мгновение замолчал, кивнув на листы бумаги в руках Мирона. — Точно так же жила девушка, пока ты читал про нее. Но стоит им оторваться от написанного — и тебя больше нет. Твоя жизнь обрывается. До тех пор, пока они не вернутся к чтению, чтобы узнать, что случилось с тобой дальше. Правда, так происходит не всегда: если история слишком скучная, они бросают ее, и тогда ты навсегда исчезаешь в черной бездне небытия.
Мирон почувствовал, как внутри что-то надломилось. В груди заныла обида от осознания простой и горькой истины: его отчаянное стремление выбраться из проклятого дома, забитого чудовищными монстрами, было всего лишь прихотью жалкого графомана, сочинявшего бездарный рассказ на потеху любителей страшных историй.
— В таком случае нет никакой гарантии, что и ты не являешься чьим-то вымыслом, — со злой усмешкой процедил Мирон, желая хоть немного задеть своего создателя.
Первоисточник пожал плечами: казалось, высказанная Мироном идея нисколько его не удивила.
— Я уже думал об этом. Возможно, в этот самый момент кто-то пишет историю обо мне.
— Историю о писателе-неудачнике, который не может придумать финал для жалкого рассказа, — с презрением в голосе подытожил Мирон, не без удовольствия отметив, как по лицу Первоисточника пробежала тень недовольства и раздражения.
— Это действительно так, — с поникшим видом ответил он. — Я многократно переписывал историю. Менял тебе имя, внешность, характер — в тщетной надежде, что смогу сдвинуть сюжет с мертвой точки. Десятки раз ты пробирался по тому тоннелю, спасаясь от скрэков, но я так и не смог придумать достойный финал. Я обрывал повествование и начинал с начала. Я бы и сейчас мог все бросить, но это приведет их в ярость: никто не любит читать истории, у которых нет конца.
Мирон устало прикрыл глаза и тихо спросил:
— Зачем?
— Что — «зачем»? — удивился Первоисточник.
— Зачем я ползу по тоннелю? Зачем я хочу выбраться из дома? Зачем убегаю от скрэков? Для чего все это?!
Мирон с изумлением отметил, как его, казалось бы, простые и очевидные вопросы неожиданно поставили писателя в тупик. Первоисточник растерянно коснулся рукой подбородка, и взгляд его затуманился, будто в голове проносились сотни мыслей.
— И правда — зачем? — вслух удивился он. — Я до сих пор не понимаю твоей цели.
— Ты действительно хреновый писака, — усмехнулся Мирон. — Заставляешь бесконечно преодолевать бессмысленные испытания, но даже не знаешь, почему я это делаю.
Он опустил взгляд на листы, которые по-прежнему держал в руке. Мирон вдруг понял, что так и не узнал, чем заканчивается вырезанная сцена с участием девушки. Первоисточник сказал, что его «второстепенная героиня» спряталась в подвале от скрэков, но что было дальше?
Мирон перевернул страницу и выхватил взглядом последний абзац. Сердце отчаянно пыталось вырваться из грудной клетки, когда он читал строки, рожденные лихорадочным воображением обезумевшего графомана:
«Девушка дрожала от страха в тщетной надежде, что темнота подвала убережет ее от скрэков. В тот самый момент, когда тишина достигла предельного пика и стала особенно невыносимой, раздался громкий стрекот, и мрак вдруг обрел форму огромного монстра, все это время незаметно подбиравшегося к жертве. Она истошно закричала, и этот отчаянный вопль стал сигналом к атаке: чудовище пригвоздило девушку к полу, разодрав клешнями кожу на руках и ногах, и нависло над ней, намереваясь впиться в шею широко расставленными мандибулами с острыми зубцами…»