Забвенный мужик (в радости, хлопает себя по пузу, щекам и по рту). Эх ты, эсесерша наша мать! Охаживай, ребята, наше царство-государство: она незамужняя!
Гость. Она девка иль вдова?
Забвенный мужик. Девка! Аль не видишь, как мудрит?!
Гость. Пускай ей помудрится! Пускай посдобничает! А потом мы из нее сделаем смирную бабу: добро будет!
Настя сходит с рук Вощева и пускается в пляс
Гость. Ой, какая маленькая, да славненькая! Пойдем со мной, я тебя пряниками угощу!
Жачев. Не сметь думать что попало! Иль хочешь речной самотек заработать? Живо сядешь на плот!
Гость (испугано). Боле ничто не подумаю. Я теперь шептать буду.
Пошли частушки (надсадно-истерично)
Будет, спинушку погнули,
Покормили паука!
Мы сейчас в колхоз вступили,
К чорту гоним кулака.
Запляшу – держись,
Ножкой топну я,
Прощай ты, жизнь
Допотопная!
Ах, чище мети,
Чище разметайся,
Улетай, кулак, подальше
И не возвращайся!
Вощев. Настя, ты не стынь долго, иди ко мне.
Настя. Я ничуть не озябла, тут ведь дышат.
Вощев. Ты три руки, а то окоченеешь: воздух большой, а ты маленькая!
Настя. Я уже их терла: сиди молчи!
Радио вдруг среди мотива смолкает, народ не может остановиться. Активист подхватывает музыку своими губами, все топчутся под эти звуки рта. Елисей пускается в остервенелый пляс.
Забвенный мужик. Играй, актив, сурьезней, чтоб нам радость была с жалостью пополам!
Активист прибавляет, но вдруг смолкает. Колхоз, продолжая пляску под скрип снега и дыхание, постепенно запевает слабым голосом. Слов в этой песне понять нельзя, слышится жалобное счастье и напев бредущего человека
Чиклин. Жачев! Ступай прекрати движенье, умерли они, что ли, от радости: пляшут и пляшут.
Жачев. Эй, организованные, достаточно вам танцевать: обрадовались, сволочь!
Увлеченный колхоз, не приняв жачевского слова, веско топчется, покрывая себя песней
Жачев. Заработать от меня захотели? Сейчас получите!
Жачев принимается рыскать среди пляшущих и сбивать их с ног. Люди валятся, как порожние штаны
Сцена 14
Барак артельщиков. Фоновые звуки стройки и железной дороги. Настя лежит в своей постели в гробу, стилизованном под детскую кровать.
Репродуктор. … сказал в своей речи неправду, заявив, что генеральная линия у нас одна. Он этим хотел замаскировать свою собственную линию, отличную от линии партии с тем, чтобы повести втихомолку подкоп против линии партии…
А правда в данном случае состоит в том, что у нас нет на деле одной общей линии. Есть одна линия, линия партии, революционная, ленинская линия. Но наряду с этим существует другая линия, … ведущая борьбу с линией партии… Эта вторая линия есть линия оппортунистическая … (в репродуктор летит сапог, радио замолкает).
Чиклин. Прушевский!
Прушевский (из темноты). Я.
Чиклин. Прушевский! Сумеют или нет успехи высшей науки воскресить назад сопревших людей?
Прушевский. Нет.
Жачев. Врешь. Марксизм все сумеет. Отчего ж тогда Ленин в Москве целым лежит? Он науку ждет – воскреснуть хочет. А я б и Ленину нашел работу, я б ему указал, кто еще добавочно получить должен кое-что! Я почему-то любую стерву с самого начала вижу!
Настя. Ты дурак потому что, ты только видишь, а надо трудиться. Правда ведь, дядя Вощев?
Вощев. Неизвестно. Трудись и трудись, а когда дотрудишься до конца, когда узнаешь все, то уморишься и помрешь. Не расти, девочка, затоскуешь.
Настя. Умирать должны одни кулаки, а ты – дурак. Жачев, сторожи меня опять, я спать захотела.
Жачев. Иди, девочка, иди ко мне от подкулачника: он заработать захотел – завтра получит!
Настя. К маме хочу!
Вощев. Мама, девочка, умерла, теперь я остался!
Настя. А зачем ты меня носишь? Где четыре времени года? Попробуй, какой у меня страшный жар под кожей! Сними с меня рубашку, а то сгорит, выздоровлю – ходить не в чем будет!
Чиклин (бросается пробовать лоб Насти). Да у ней жар!
Настя. Накрой меня, я спать хочу. Буду ничего не помнить, а то болеть ведь грустно, правда?
Все суетятся вокруг девочки.
Настя. Из меня отовсюду сок пошел. Неси меня скорее к маме, пожилой дурак! Мне скучно!