Если уж и суждено сбыться коммунизму на свете, то сначала – в детском чувстве и в убежденном впечатлении! Смысл жизни, он потому и нужен, что есть маленький, верный человек, в котором истина станет радостью и движеньем!
Настя (к Вощеву, про черты меридианов). Дядя, что это такое – загородки от буржуев?
Вощев. Загородки, дочка, чтоб они к нам не перелезали
Настя. А моя мама через загородку не перелезала, а все равно умерла!
Вощев. Ну так что ж. Буржуйки все теперь умирают.
Настя. Пускай умирают. Ведь все равно я ее помню и во сне буду видеть. Только живота ее нету, мне спать не на чем головой.
Вощев. Ничего, ты будешь спать на моем животе.
Настя. А что лучше – ледокол «Красин» или Кремль?
Вощев. Я этого, маленькая, не знаю: я же – ничто!
Девочка обходит новое место своей жизни, пересчитывает все предметы и всех людей, желая сразу же распределить, кого она любит и кого не любит, с кем водится и с кем нет.
Настя. А кушать! Сидят все какие-то, а мне есть нечего!!
Жачев (предлагает фруктовой пастилы). Ешь, бедная! Из тебя еще неизвестно что будет, а из нас – уже известно.
Настя жадно ест.
Жачев (к залу). Немало еще в нашей местности прячется эгоистов и ехидн будущего света. Но ничего, пока эта девочка подрастет, я убью всю эту массу сплошных врагов социализма, чтоб остались жить лишь пролетарское младенчество и чистое сиротство.
Сафронов. Ты кто ж такая будешь, девочка? Чем у тебя папаша-мамаша занимались?
Настя. Я никто.
Сафронов. Отчего же ты никто? Какой-нибудь принцип женского рода угодил тебе, что ты родилась при советской власти?
Настя. А я сама не хотела рожаться, я боялась – мать буржуйкой будет.
Сафронов. Так как же ты организовалась?
Настя. А я знаю, кто главный.
Сафронов. Кто же?
Настя. Главный – Ленин, а второй – Буденный. Когда их не было, а жили одни буржуи, то я и не рожалась, потому что не хотела. А как стал Ленин, так и я стала!
Сафронов. Ну, девка. Сознательная женщина – твоя мать! И глубока наша советская власть, раз даже дети, не помня матери, уже чуют товарища Ленина!
Чиклин втаскивает два маленьких гроба.
Чиклин. Эй, Настена, принимай обнову: здесь устроим тебе постель, а это для игрушек и разных разностей – будешь иметь свой собственный красный уголок!
Поднимается суета: несут подушку, одеяло, игрушки. Девочка потягивается, зевает и укладывается спать. Все с умилением за ней наблюдают.
Активист. Товарищи! Перед нами лежит без сознанья фактический житель социализма. Из радио и прочего культурного материала мы слышим лишь линию, а щупать нечего. А тут покоится вещество создания и целевая установка партии – маленький человек, предназначенный состоять всемирным элементом!
Ради того нам необходимо как можно внезапней закончить котлован, чтобы скорей произошел дом и детский персонал огражден был от ветра и простуды каменной стеной!
Даешь встречное обязательство! С завтрева начинаем рыть землю на час раньше, дабы приблизить срок бутовой кладки и остального зодчества!
Одобрительный гул.
Жачев. Как урод я только приветствую ваше мнение, а помочь не могу. Вам ведь так и так все равно погибать – у вас же в сердце не лежит ничто, лучше любите что-нибудь маленькое живое и отравливайте себя трудом. Существуйте пока что!
Жачев со скрипом удаляется.
Сцена 8
В контору заходит Чиклин с Елисеем.
Чиклин. Вот к тебе, Прушевский. Он просит отдать гробы ихней деревне.
Инженер Прушевский. Какие гробы?
Елисей (горячим, шерстяным голосом). Гробы! Гробы тесовые мы в пещеру сложили впрок, а вы копаете всю балку. Отдайте гробы!
Чиклин. На прошлой неделе близ северного пикета на самом деле было отрыто сто пустых гробов; два из них я забрал для девочки – один в кровать переделали, а другой для всякого детского хозяйства.
Инженер Прушевский. Отдайте мужику остальные гробы.
Елисей. Все отдавай. Нам не хватает мертвого инвентаря, народ свое имущество ждет. Мы те гробы по самообложению заготовили, не отымай нажитого!
Чиклин. Нет. Два гроба ты оставь нашему ребенку, они для вас все равно маломерные.
Елисей. Нельзя! Куда ж мы своих ребят класть будем! Мы по росту готовили гробы: на них метины есть – кому куда влезать. У нас каждый и живет оттого, что гроб свой имеет: он нам теперь цельное хозяйство! Мы те гробы облеживали, как в пещеру зарыть.