Мужик с желтыми глазами. Елисей, я их тесемками в один обоз связал, пойдем волоком тащить, пока сушь стоит!
Елисей впрягается в связанные гробы и уволакивает их.
Настя (держится за Вощева). Дядя, это буржуи были?
Вощев. Нет, дочка. Они живут в соломенных избушках, сеют хлеб и едят с нами пополам.
Настя. А зачем им тогда гробы? Умирать должны одни буржуи, а бедные нет!
Сафронов (с досадой). Ты права, дочка, на все сто процентов. Два кулака от нас сейчас удалились.
Настя. Убей их пойди!
Сафронов. Не разрешается, дочка: две личности – это не класс…
Настя. Это один, да еще один.
Сафронов (сожалея). А в целости их было мало. Мы же, согласно пленума, обязаны их ликвидировать не меньше как класс, чтобы весь пролетариат и батрачье сословие осиротели от врагов!
Настя. А с кем останетесь?
Сафронов. С задачами, с твердой линией дальнейших мероприятий, понимаешь что?
Настя. Да. Это значит плохих людей всех убивать, а то хороших очень мало.
Сафронов (обрадовано). Ты вполне классовое поколение, ты с четкостью сознаешь все отношения, хотя сама еще малолеток. Это монархизму люди без разбору требовались для войны, а нам только один класс дорог, да мы и свой класс будем скоро чистить от несознательного элемента.
Настя. От сволочи. Тогда будут только самые-самые главные люди! Моя мама себя тоже сволочью называла, что жила, а теперь умерла и хорошая стала, правда ведь?
Вощев. Правда.
Девочка капризно отталкивает Вощева.
Вощев. Ты что?
Девочка (капризно и зло). Так. Мне у вас стало скучно, вы меня не любите, как ночью заснете, так я вас изобью.
Артельщики довольно гогочут.
Сцена 9
Стол, сытные бутерброды, стакан чая в подстаканнике, телефоны. За столом сидит Главный, перед ним в полу-изгибе стоит Пашкин.
Главный. Докладывайте, товарищ Пашкин, не задерживайте.
Товарищ Пашкин (поспешно, заикаясь). Маточное место для дома будущей жизни досрочно готово; в котловане уже можно укладывать бут… Но вот какое дело – масштаб дома слишком узок: социалистические женщины будут исполнены свежести и полнокровия и вся поверхность земли покроется семенящим детством; неужели же детям придется жить снаружи, среди неорганизованной погоды?
Главный (сталкивая нечаянным движением сытный бутерброд со стола). Нет, – разройте маточный котлован вчетверо больше.
Пашкин сгибается и возвращает бутерброд снизу на стол.
Главный. Не стоило нагибаться – с чахлого темпа эпохи режима экономии мы уже давно перешли на ударный марш: в будущий год по губернии запроектировано сельхозпродукции на миллиард!
Пашкин аккуратно кладет бутерброд в корзину для бумаг. Громкие звонки телефонов, Главный хватает две трубки и дает Пашкину знаки удалиться. Пашкин с готовностью выскакивает из кабинета.
Товарищ Пашкин (к залу). Увеличить вчетверо? Э, нет, тут дело тонкое, политическое… угодить надо наверняка: забежать вперед генеральной линии, встретить ее радостно на чистом месте, – чтоб она увидела меня, – и запечатлеться в ней вечной точкой!
Инженер Прушевский. Ну что, как там прошло?
Товарищ Пашкин. В шесть, раз больше! Я же говорил, что темп тих!
И вот еще… есть сигналы с мест: бедняцкий слой деревни печально заскучал по колхозу. Опять же гробы эти странные…
Организуйте-ка, бросить туда что-нибудь особенное из рабочего класса, дабы поддержать классовую борьбу против деревенских пней капитализма.
Активист. Давно пора кончать зажиточных паразитов! Мы уже не чувствуем жара от костра классовой борьбы, а огонь должен быть: где ж тогда греться активному персоналу!
Акт 3
Сцена 10
Вагон, перестук колес, панорама пустынности страны.
Тамбовский по лицу человек (лузгая семечки). Гляди-ка, степь да степь кругом, глина, овраги да ветер в небе. А ты говоришь, научный коммунизм… Да разве этот мертвый порожняк природы истребишь революцией? Не а, ни разу не поверю! Не хватит у них едкости, все прахом задавит!
Вздыхает, как будущий праведник.
Попутный старичок. Н-да, ну-да, все тлен и суета…