Вощев. А истина полагается пролетариату?
Активист. Пролетариату полагается движение, а что навстречу попадается, то все его: будь там истина, будь кулацкая награбленная кофта – все пойдет в организованный котел.
Вощев уходит. Веселой гурьбой вбегают колхозные женщины и девушки.
Все (задорно). Здравствуй, товарищ актив!
Активист. Привет кадру! А теперь мы повторим букву «а», слушайте мои сообщения и пишите…
Женщины пишут на досках кусками штукатурки.
Активист. Какие слова начинаются на «а»?
Макаровна (быстро чеканит). Авангард, актив, аллилуйщик, аванс, архилевый, антифашист! Твердый знак везде нужен, а архилевому не надо!
Активист. Правильно, Макаровна. Пишите систематично эти слова.
Женщины прилежно рисуют буквы штукатуркой.
Чиклин. Зачем они твердый знак пишут?
Активист (оглянувшись). Потому что из слов обозначаются линии и лозунги, и твердый знак нам полезней мягкого. Это мягкий нужно отменить, а твердый нам неизбежен: он делает жесткость и четкость формулировок. Всем понятно?
Все. Всем.
Активист. Пишите далее понятия на «б». Говори, Макаровна!
Макаровна (с доверчивостью перед наукой). Большевик, буржуй, бугор, бессменный председатель, колхоз есть благо бедняка, браво-браво-ленинцы! Твердые знаки ставить на бугре и большевике и еще на конце колхоза, а там везде мягкие места!
Активист. Бюрократизм забыла. Ну, пишите. А ты, Макаровна, сбегай мне в церковь – трубку прикури…
Чиклин. Давай я схожу. Не отрывай народ от ума.
Активист дает Чиклину трубку.
Сцена 12
В церкви горят свечи, кто-то курит на амвоне.
Чиклин (читает подпись под иконой). «Приидите ко мне все труждающиеся и обремененные и аз упокою вы».
(к залу) Где же мой покой? Да нет, никогда ты людей не успокоишь: ты же не класс, а личность. Нынче б ты эсером был, а я б тебя расходовал.
(Чиклин подходит к курящему) Что ж вы иконы красной мануфактурой не покроете? Разве революция еще беднее, чем вера?
Поп-фокстрот. От товарища активиста пришли?
Чиклин. А тебе что?
Поп-фокстрот. Все равно я по трубке вижу.
Чиклин. А ты кто?
Поп-фокстрот. Я был поп, а теперь отмежевался от своей души и острижен под фокстрот. Ты погляди!
Поп снимает шапку и показывает Чиклину голову, обработанную, как на девушке.
Поп-фокстрот. Ничего ведь?.. Да все равно мне не верят, говорят, я тайно верю и явный стервец для бедноты. Приходится стаж зарабатывать, чтоб в кружок безбожия приняли.
Чиклин. Чем же ты его зарабатываешь, поганый такой?
Поп-фокстрот. А я свечки народу продаю – ты видишь, вся зала горит! Средства же скопляются в кружку и идут активисту для трактора.
Чиклин. Не бреши: где же тут богомольный народ?
Поп-фокстрот. Народу тут быть не может. Народ только свечку покупает и ставит ее Богу, как сироту, вместо своей молитвы, а сам сейчас же скрывается вон.
Чиклин (яростно). А отчего ж народ не крестится здесь, сволочь ты такая?
Поп-фокстрот. Креститься, товарищ, не допускается: того я записываю скорописью в поминальный листок…
Чиклин. Говори скорей и дальше!
Поп-фокстрот. А я не прекращаю своего слова, товарищ бригадный, только я темпом слаб, уж вы стерпите меня… А те листки с обозначением человека, осенившего себя рукодействующим крестом, либо склонившего свое тело пред небесной силой, либо совершившего другой акт почитания подкулацких святителей, те листки я каждую полуночь лично сопровождаю к товарищу активисту.
Чиклин. Подойди ко мне вплоть.
Поп с готовностью подходит.
Чиклин. Зажмурься, паскудный.
Поп закрывает глаза, выражая на лице умильную любезность.
Чиклин. Хочешь жить?
Поп-фокстрот. Мне, товарищ, жить бесполезно. Я не чувствую больше прелести творения – я остался без Бога, а Бог без человека…
Поп начинает молиться, отвешивая земные поклоны. Раздается долгий свисток, за ним истеричный хохот.
Поп-фокстрот (со смирением). Собрание учредителей.
Заполошный бой колоколов
Сцена 13.
Плот
Вощев, Чиклин и три мужика носят бревна к воротам Оргдвора и складывают их в штабель; толпится народ. Слышен перестук топоров, ветхий скрип мельницы.