Грегори для приличия поломался, сказал, что не желает стать для нее обузой, но в итоге согласился провести денек-другой у них в поместье. На том они и порешили. Потом он вызвал верного Купоровича, и они отправились наверх, чтобы собрать багаж. Теперь у них было уже три чемодана: один взял в свое распоряжение Купорович, в другом разместили радиоаппаратуру, а в третьем — вещи Грегори. В двадцать минут седьмого Грегори заплатил за проживание, и они вышли на улицу.
Долго ожидать им не пришлось. Как только грузовичок остановился, Грегори шагнул вперед, отдал честь и поклонился фрау фон Альтерн. Сделав небрежный жест рукой в сторону Купоровича, он произнес:
— А это мой денщик Януш Сабинов. Он по национальности западный украинец, но по-немецки говорит сносно.
Русский отвесил неуклюжий поклон, закинул чемоданы в кузов фермерской колымаги и залез туда сам. Грегори уселся рядом с хозяйкой, и они тронулись в путь.
Как только они покинули пределы городка и поехали по извилистой дороге, тянувшейся между широкими плоскими полями, женщина встрепенулась и, обращаясь к Грегори, сказала:
— Я думаю, имеет смысл рассказать вам еще кое-что о нашем семействе. Кузен моего покойного мужа, Вилли фон Альтерн, который управлял до войны нашим хозяйством, в 1940 году вернулся с фронта. Во время французской кампании его сильно контузило, кроме того, он потерял ногу, и хотя у него протез, передвигаться он в состоянии, но роль управляющего хозяйством ему уже не по плечу. Он никогда особенно не жаловал меня и отца, поэтому, если бы он ненароком прознал о наших настроениях в отношении нацистов, и если бы его голова могла бы верой и правдой служить ему, как раньше, он бы обязательно выдал нас властям. Но, к счастью, в нынешнем состоянии он на это не способен.
— Я все понял и обязательно буду вести себя в его присутствии осторожно, — откликнулся Грегори.
— Что ж, это разумная предосторожность, — согласилась она. — Мы с отцом также соблюдаем ее. Стараемся не говорить ничего лишнего в присутствии слуг и наемных рабочих. Все они из крестьян, все как один преданы нашему семейству, но для них, как и для большинства немцев, Гитлер — это Бог. Лучше не критиковать его при них. Я в большей степени имею в виду не вас, а вашего слугу, которому придется общаться с ними довольно часто.
— На этот счет можете быть спокойны. Мы с Янушем отнюдь не новички в подобных делах и отлично знаем, что, если не держишь язык за зубами, рискуешь собственной шеей.
— Вот и прекрасно, что вы люди опытные, бывалые, — с облегчением вздохнула женщина. После некоторой заминки она продолжила: — И наконец, последнее, о чем я бы хотела вас предупредить: господин Герман Гауфф. Он не живет у нас, однако частенько наведывается в замок. Он арендует большой участок земли в нашем поместье, а также выступает от нашего, имени во всех судебных разбирательствах, представляет нас в тех случаях, когда мне не под силу действовать самой. Он очень хитер и честолюбив. В этих местах он был одним из первых местных жителей, вступивших в нацистскую партию, поэтому уже долгие годы возглавляет местный партийный комитет, имеет чин штурмбаннфюрера СС. Большинство видных нацистов занимаются только партийной работой, но, поскольку заботиться о хлебе насущном с начала войны стало задачей номер один, он, с согласия начальства, активно занимается еще и фермерством. А для нас иметь такого влиятельного нациста, арендующего у нас землю, чрезвычайно удобно. Именно ему мы обязаны тем, что наши сельскохозяйственные продукты продаются по высоким ценам, получаем намного больше удобрений, чем положено по площади обрабатываемой земли, прибавьте сюда еще жмых для скота на зиму, тот факт, что никто не сует свой нос в наши дела и не устраиваются проверки, чтобы выяснить, какое количество мяса, масла, яиц и всего прочего мы оставляем для себя.
— Очень ценный друг, особенно в наши времена, — сухо заметил Грегори. — И он что же, все это делает лишь из любви и преданности к вашему покойному мужу?
— Нет, не только, — едва слышно ответила она. — Он все это делает потому, что надеется жениться на мне.
— Тогда поздравляю вас с этой победой. — В голосе Грегори не было даже намека на сарказм, но она мгновенно уловила то, что было недосказано: