В этот момент к ним подбежал Борман с листком бумаги в руках. Остановившись перед ними, он выкрикнул приветствие и уже другим тоном продолжал:
— Мой фюрер, лишь долг мой и моя вам преданность придают мне силы, чтобы сообщить вам эти известия. Скрывать их от вас было бы преступно. Это известие поступило от фельдмаршала Моделя. Вся его армия целиком отрезана в Руре, и он просит вашего разрешения пробиться из окружения.
Гитлер сильно побледнел и внезапно закричал:
— Оставить Рур! Никогда! Никогда и ни за что! Болваны! Идиоты! Предатели! Этих генералов надо за их преступления и трусость жарить на медленном огне. Рур должен быть удержан любой ценой. Пусть Модель защищает Рур до последнего солдата. Когда кольцо начнет сжиматься, они должны уничтожить все. Все. Какой нам прок от Круппов, когда мы проиграем войну? Все заводы взорвать, чтобы камня на камне не осталось.
Забыв о Грегори, он вместе с Борманом ушел, крича чуть не во все горло и дико размахивая здоровой рукой.
Из всех сатрапов, посещавших в эти дни бункер, чаще всего бывали Геббельс и Риббентроп. Маленький доктор с хромыми мозгами под стать хромой ноге, обычно озабоченный лишь тем, как бы половчее оболванить народ Германии своей хитрой ложью и искаженной правдой, чтобы подхлестнуть боевой дух немцев, иногда был способен и на такую безграничную жестокость и противное здравому смыслу поведение, что в этом мог бы поспорить со своими коллегами, покрывшими себя неувядаемой славой мерзавцев и человеконенавистников. Сейчас, разъяренный массовыми бомбежками прекрасного и с промышленной точки зрения бесполезного для противника Дрездена, он призывал в отместку за это бессмысленное уничтожение города нарушить Женевскую конвенцию и расстрелять сорок тысяч военнопленных летчиков из армий союзников, применить против наступающего противника отравляющие вещества и прочее, прочее, прочее.
Гитлер, как утверждали врачи, был патологически кровожаден. Очевидцы говорят, что он всегда был счастлив и весел, когда объявлял о какой-нибудь экзекуции, поэтому идея массового уничтожения военнопленных ему очень понравилась, однако Коллер успел послать за Герингом, и тот вместе с Деницем и несколькими генералами, опасавшимися возмездия за этот акт насилия в виде ответных акций со стороны союзников, отговорили его от этой безумной затеи.
Грегори было неловко не держать данного Сабине обещания проводить с ней хоть несколько часов в неделю, ведь бедняжке было так одиноко и страшно под бомбежками, но раз уж он заинтересовал Гитлера предсказаниями Малаку и беседами о перевоплощении, он считал своей прямой обязанностью и долгом находиться безотлучно под рукой у фюрера. И как бы ему ни хотелось урвать часок-другой ради женщины, которой он был многим обязан, и которая ему нравилась, но долг заставлял его оставаться в бункере. Дозвониться до нее по телефону не удавалось, что и неудивительно, принимая во внимание, что станции и телефонные линии постоянно страдали от ночных бомбардировок. Писать было рискованно: письма вскрывались гестаповцами в поисках пацифистов и недовольных, к тому же он не хотел, чтобы было известно, что он каким-то образом с ней связан.
Вечером в самом начале апреля Гитлер снова послал за Грегори и Малаку.
Все было как и в первый раз, только теперь они чувствовали себя гораздо увереннее. Общее содержание бормотаний Малаку в переводе Грегори сводилось к следующему. Русские собираются с силами, чтобы в середине месяца начать новое большое наступление. Рур придется списать в расчет, потому что фельдмаршал Модель окружен предателями, которые заставят его сдаться. Среди высших эшелонов власти также имелись предатели, по меньшей мере двое из правительства были в тайных сношениях с врагом, пытаясь подписать с ним сепаратный мир, но их попытки закончатся провалом. Невзирая на нынешние успехи англо-американцев, они никогда не дойдут до Берлина, и в самом скором времени получат удар страшной силы, который, возможно, полностью перевернет политические ориентиры.
Гитлер в три погибели согнулся над письменным столом и выглядел совершенно больным. Услышав о поражении англо-американцев, голова его вдруг качнулась и упала на стол; он силился поднять ее и не мог.
Вскочив со стула, Борман бросился к нему и крикнул Грегори, чтобы он позвал доктора Морелля. Малаку, выходя из своего состояния полутранса, начал приоткрывать бессмысленные поначалу глаза, но, получив от Бормана четкий приказ «пошел вон», моментально выполнил приказание.
Морелль занимал в бункере фюрера две комнаты, из которых почти никогда не выходил, поэтому Грегори тотчас же отыскал его и сообщил о случившемся, они вместе поспешили обратно в кабинет фюрера, где старый знахарь умело сделал фюреру укол в вену. Через несколько секунд Гитлер открыл тусклые глаза и сказал, обращаясь к Грегори: