— Но Эрика не может возвратиться тем путем, по которому приехала. Русские вот-вот возьмут Лейпциг. Или они уже там. Одному Господу известно, как далеко вперед ушли их передовые части. В случае, если она сделает большой крюк, все равно есть риск, что она попадет к ним в руки. Нет, такой риск граничит с безумием.
— А без Грегори я не собираюсь возвращаться в Швейцарию. Если вы оба собираетесь в Берлин, я поеду с вами. Если же нам суждено погибнуть там, я с гордостью разделю, как немка и патриотка, участь тысяч и тысяч берлинцев.
Геринг галантно склонился к ее руке и поцеловал ее:
— Моя графиня, вы истинная фон Эпп. Пускай о нас думают, что хотят, все остальные, но мы, истинные немцы, хотя бы знаем, как показывать пример бесстрашия перед лицом смертельной опасности.
— Но там, в Берлине, — быстро среагировал Грегори, — где же она там будет жить — ведь я не могу ее взять с собой в бункер или в министерство.
— А мы и не задержимся в Берлине, — пообещал рейхсмаршал. — Все ключевые фигуры в ставке должны сегодня же отправиться в Баварскую крепость. Глупо бы было Эрике оставаться в обреченной столице и пожертвовать своей жизнью ради пустого звука и благородных намерений, которые никто не оценит по достоинству. Поэтому я настаиваю на том, чтобы она поехала со мной. Из Мюнхена ей будет значительно легче перейти границу Швейцарии. А теперь отправляемся в путь и пожелаем фюреру счастливого дня рождения.
— Ах да, конечно же, — пробормотал Грегори. — Я и забыл, что сегодня двадцатое апреля.
Как ни странно, они довольно быстро достигли предместий Берлина, хотя над головой и сражались истребители, но на этот раз обошлось без налета бомбардировщиков. Но когда въехали в город, из-за разбомбленных дорог и улиц они вынуждены были, однако, столкнуться с теми же трудностями, которые пришлось претерпеть Грегори прошедшим вечером, поэтому они приехали в министерство только к часу пополудни. Геринг, сопровождаемый штабными офицерами, направился внутрь здания, а к Грегори прислал его бывшего патрона, Кайндля, с приказанием Эрике поставить санитарную машину в подземный гараж до его дальнейших инструкций.
Прождав около часа в гараже этих рейхсмаршальских инструкций, они проголодались и решили подкрепиться чем-нибудь из припасов Эрики. Внутри фургона имелась удобная койка, мойка, туалет и масляная плита, на которой они себе разогрели суп и консервы с сосисками. За импровизированной трапезой порассуждали о том, что сегодня вечером может произойти в бункере.
Радость от того, что Эрика была с ним, омрачилась огромным беспокойством о ее безопасности во время долгой дороги на юг. И еще он подозревал, что его место сейчас не здесь, а в бункере, где он может воспользоваться своим влиянием на Гитлера и постараться отговорить его уезжать из Берлина. Но он знал слишком хорошо, что как только Эрика уедет, он, быть может, уже никогда ее больше не увидит, и сейчас не мог заставить себя оторваться от нее и лишить себя радости последних часов, проведенных вместе.
А тем временем вокруг них все пришло в движение, началась суета перед отъездом из обреченного города. На грузовики грузили папки, карты и всякое штабное имущество, каждые несколько минут отъезжал очередной грузовик или машина, битком набитая офицерами «Люфтваффе». Эвакуация Министерства ВВС была в полном разгаре.
Около четырех часов появился Малаку и церемонно отсалютовал Грегори. Он сказал, что узнал о том, что Грегори находится в подземном гараже, и хотел узнать о намерениях партнера сейчас, когда совершался всеобщий исход.
Грегори пояснил, что они остаются — если только Гитлер не передумает и не уедет на юг. Потом сделал жест рукой в сторону Эрики и сказал:
— Вы, надеюсь, припоминаете графиню фон Остенберг, хотя знали ее под именем фрау Бьорнсен.
Малаку отвесил Эрике низкий поклон, толстые губы его расплылись в улыбке, и он негромко сказал:
— Я знал заранее, что графиня должна появиться в Берлине примерно в это время, однако ничего не сказал господину майору, чтобы не отвлекать его от дела огромной важности, которое он претворяет сейчас в жизнь. Я, разумеется, понимаю, что фрау графиня не испытывает по отношению ко мне никаких теплых чувств, но все мы в данный момент переживаем кризисный и переломный период в наших жизнях, и я самым серьезным образом надеюсь, что личная ее ко мне неприязнь никак не отразится на том общем деле, которое мы призваны совершить.
Эрика не улыбнулась, но ровным и выдержанным голосом достаточно благосклонно ответила:
— Господин Малаку, я никогда не приветствовала способов, которыми вы сопровождаете свои оккультные обряды, и все-таки если бы не они, господин майор мог бы умереть с голоду в Заксенхаузене или бы остался узником в концлагере. То, что он благодаря вашим усилиям остался жив и на свободе, перевешивает ту неприязнь, которую я испытываю по отношению к вам. Единственная моя просьба к вам — это не пытаться его сделать учеником Дьявола.