Шлюпка, назначенная для принятия милого существа, казалось, не была отлична от прочих, и только для опытного взгляду заметна была в нем особенная заботливость: драпировка балдахина давала более тени, персидские ковры и бархатные подушки были расположены удобнее; лучшие гребцы несли, как на крыльях, красивую лодку вслед за военным барказом, вмещавшим театральный оркестр, который как сладкогласная сирена увлекал за собою веселых плавателей. Очарованный Анатолий видел только высокое небо, да безбрежное море, да очи милой, – все остальное совершалось вокруг как-будто вне его присутствия.
После двух часов плавания суда пристали к дикому берегу, живописно обставленному пирамидальными и зверообразными утесами. Отлогая низь, на необозримое пространство была окружена сплошною кулисою горы, усеянной цветущими кустарниками того климата, которые благорастворяя воздух, не освежают его ни прохладой, ни тенью, а только разве изредка заманят в беспокойный приют мимолетного лебедя или орла, который, оставляя черную скалу обители своей, не пренебрегает, в степи поверстных столбом для своего отдыха.
На этом пустынном берегу раскинулась чудесная декорация парусных, убранных радужными флагами кораблей, палаток, под сению которых, посреди цветов и золотых чаш, при громе музыки, ожидала гостей роскошная трапеза.
Не-раз, в кругу толпы влюбленные чувствовали себя, на несколько минут, уединенными и чуждыми всему окружающему. Общее искреннее веселье увлекало их по временам этим упоительным угаром, который охмеляет голову и нежит сердце. Но приличие снова разлучало их и острило жало мучительного чувства неволи.
После обеда общество вышло на террасу, устроенную в скалах амфитеатром, над самым морем. Там расположилось оно рассеянными группами, любуясь роскошным, дотоле невиданным зрелищем: вечереющее море представляло живую декорацию, по которой небольшие лодки, с одетыми в костюмах гондольеров италиянскими актерами, сгруппированные вокруг берега, гремели хором национальные баркаролы, то нежно-страстные, то веселые, разливаемые по волнам чудным, ни с чем несравненным эхом.
Общее восторженное рукоплескание приняло эту грандиозную серенаду. Музыкальное сердце Марианны вырывалось из груди. Ей надо было призвать все мужество свое, все силы, чтобы не броситься на шею другу…. Она чувствовала себя в таком страстном восхищении, что готова была изменить себе каждую минуту.
Счастливый Анатолий смотрел на все в необъяснимом упоении. Но звуки живых, быстрых вальсов Штрауса и Ланнера вывели их из сладкого забвения и повлекли вслед за ветреными четами в освещенный, драпированный кисеею павильон, убранный фестонами свежих цветочных гирлянд и вьющихся ветвей дикого винограду.
Они смешались в общем омуте веселья. Здесь и там мелькала прекрасная чета, упоенная угаром бала и ощущая еще совершеннее блаженство любви после недавнего раздражительного лишения. Здесь и там скользили на них то ревнивые, то завистливые взгляды. Но любовь пламенною бронею облекала своих избранников и о все сокрушалось жало злобы.
Взволнованная женщина то носилась в вихре упоительного вальса, замирая на трепетной руке друга, то внезапно пробуждали ее на лету клочки оторванных речей окружающих.
– Посмотри, посмотри, моя милая, говорила, схватив ее за юбку, княгиня, подложная виновница праздника: эта красавица с крашеными бровями, щеками и волосами скоро позволит своему кавалеру положить ей локти на плечи.
– Где? что такое? спрашивала в рассеянии Марианна.
– Дай Французу волю, продолжала она, не слушая, строгая блюстительница: он сядет на колени.
– Vous êtés ravissante! шепнул ей на-ухо Иврин. Амфитрион наш совершенно потерял голову. А замечаете ли вы пронзающие вас ревнивые взоры этих черных глаз? Взгляните сюда на прекрасную путешественницу.
– Я ничего не вижу, отвечала Марианна, и снова искала глазами друга, и снова увлекал он ее от земли, от всего окружающего в безграничное, светлое небо любви, где были они одни среди народа, где забывали все на свете.
И легко и быстро летели часы, унося с собою лучшие минуты жизни.
Треск от пущенных ракет вывел любовников из упоительного забвения и подал сигнал фейерверка. Фантастические побеги потешных огней горели узорным пожаром. То пламенный фонтан, то гигантский из самоцветных камней щит, то какая-то из сцепления бесчисленных колес живая огненная механика и заключительный ракетный сноп, представили утомленным от удовольствия зрителям блестящий финал праздника.