Он, конечно, не был единственным обитателем Пятого Доминиона, пересекавшим границу в том и другом направлении. Много путей вело от Земли к Примиренным Доминионам. Некоторые из них были безопасней, но все они использовались, и не только магами. Иногда находили свой путь и поэты (случалось, они возвращались и рассказывали об увиденном). На протяжении столетий происходило это и со многими священниками, и с отшельниками, которые так упорно размышляли о сущности этих путей, что Ин Ово поглощал их и выплевывал уже в другой мир. Любая душа, оказавшаяся в бездне отчаяния или поднявшаяся на вершины вдохновения, могла получить туда доступ. Но на памяти Дауда лишь несколько человек превратили для себя путешествие в такое обычное дело, каким оно стало для Годольфина.
Но сейчас для путешественников настали не лучшие времена. Примиренные Доминионы находились под контролем Автарха Изорддеррекса уже более ста лет, и каждый раз, когда Годольфин возвращался оттуда, он рассказывал о новых беспорядках. На огромных пространствах, от окраин Первого Доминиона до Паташоки и ее городов-спутников в Четвертом, все чаще раздавались голоса, призывающие к восстанию. Соглашение по вопросу о том, как свергнуть тиранию Автарха, пока еще не было достигнуто, но повсюду зрели семена недовольства, постоянно прораставшие бунтами и забастовками, зачинщики которых неизменно арестовывались и предавались смертной казни. Но в некоторых случаях меры Латарха носили еще более драконовский характер. Целые сообщества были уничтожены во имя повелителя Изорддеррекса. У племен и малых народов были отняты боги, их земли и право на произведение потомства, а некоторые из них были просто-напросто вырезаны во время погромов, происходивших под личным покровительством Автарха. Но ни один из этих ужасов не заставил Годольфина отказаться от путешествий в Примиренные Доминионы. Может быть, события нынешнего вечера заставят его сделать это? Во всяком случае хотя бы на время, до тех пор пока подозрения Общества не рассеются.
Как это ни было утомительно, но Дауд знал, что другого выхода нет: этой ночью он должен ехать в поместье Годольфина, среди пустынных земель которого находится стартовая площадка Оскара. Там он будет ждать его возвращения, словно стосковавшаяся по хозяину собака. Но не только Оскару придется оправдываться в ближайшее время, та же участь ожидает и его. В свое время убийство Чэнта казалось ему очень мудрым маневром — да и просто приятно было поразвлечься в отсутствие подходящего театрального спектакля. Но Дауд не ожидал, какой фурор оно произведет. Это же надо было оказаться таким непредусмотрительным! Англичанам ведь так нравятся убийства, в особенности с пояснительными рисунками и чертежами. А тут еще этот пронырливый мистер Берк с Соммы, да и политических скандалов почти не было, словом, все будто сговорились, чтобы обеспечить Чэнту долгую посмертную славу. Надо быть готовым к гневу Годольфина. Впрочем, надо надеяться, что вскоре он сменится более серьезными опасениями по поводу подозрений Общества. Дауд понадобится Годольфину для того, чтобы рассеять эти подозрения, а человек, которому нужна его собака, никогда не станет бить ее слишком больно.
Глава 7
1
Миляга позвонил Клейну из аэропорта, за несколько минут до вылета. Он изложил Честеру сильно отредактированную версию происшедшего, ни словом не упомянув об Эстабруке и убийце, объяснив лишь, что Юдит больна и попросила его, чтобы он приехал. Клейн не произнес ожидаемой тирады. Он просто заметил довольно усталым тоном, что раз уж слово Миляги стоит так мало после всех тех усилий, которые он, Клейн, предпринял, чтобы найти ему работу, то не лучше ли им разорвать деловые отношения прямо сейчас. Миляга принялся умолять его о снисхождении, на что Клейн сказал, что позвонит в мастерскую через два дня и, если никто ему не ответит, будет считать сделку расторгнутой.
— Твой хер — это твоя смерть, — сказал он на прощание.
Во время полета Миляге хватило времени подумать и об этом замечании, и о разговоре на холме, воспоминание о котором по-прежнему беспокоило его. Во время самого разговора он пережил эволюцию от подозрения к недоверию, затем к отвращению и в конце концов принял предложение Эстабрука. Но несмотря на то, что последний сдержал свое обещание и вручил ему на путешествие более чем достаточную сумму, чем больше Миляга вспоминал, тем сильнее в нем возрождалась его первая ответная реакция — недоверие. Его сомнения сосредоточились на двух пунктах рассказа Эстабрука: на самом убийце (пресловутый мистер Пай, нанятый неизвестно где) и в особенности на человеке, который свел Эстабрука с наемником, — на Чэнте, чья смерть служила пищей средствам массовой информации уже несколько дней.