Диктофон попискивал, отмеряя минуты, пожирая тихий девичий голос и заключая его в свою память. Где-то за стенами гудели люди, отчего все помещение казалось огромным ульем с разозлёнными пчёлами.
— Кем вам приходились Закари Браун и Финн Иглстон? — офицер Гроун проверила записи и утвердительно кивнула головой.
— Друзья... сколько себя помню, мы всегда были вместе.
— Хор-ро-шо...
— Ничего не хорошо, — резко произнесла Бебе, вскинув на Гроун разъярённый взгляд. — Ничего! Не хорошо! Они мертвы! Понятно? Мертвы!
— Успокойся, — медленно отчеканила Гроун, и запал девочки сошёл на нет, превратившись в унылое хныканье.
Повисла пауза, прерываемая робким пищанием диктофона. Женщина за столом чиркнула что-то в блокноте и вздохнула. Она несмело дотронулась до худенького плеча Бебе, заставив девочку вздрогнуть. Сейчас её глаза были испуганными и недоверчивыми, но Гроун лишь холодно улыбнулась в ответ на это. Она всю жизнь ставила детей на одну ступень со взрослыми и считала, что проявление слабости в их сторону — это лишь показатель собственной мягкотелости.
— Бебе, — произнесла Гроун густым, спокойным голосом. — Расскажи все, что произошло там, в лесу.
Тихий голос потек складно, как река, извиваясь и ища выхода из запертого кабинета. Ткнувшись в дверь, он заструился в замочную скважину, и острым слухом его уловила проходившая мимо секретарша Дэйзи Брук. Скользкий длинный язык размолол полученную информацию в муку, в пыль, развеяв её по другим ушам, а их хозяева, в свою очередь, — ещё дальше. Так пережёвывалась и перетиралась история Бебе Питерсон, обрастая додуманными фактами и становясь все больше, страшнее, раздуваясь, подобно брюху чудовища. Всего за одни сутки она поглотила весь город и нависла над ним тёмным непроницаемым одеялом.
Акт I. О людях и чудовищах
Ибо прах ты, и в прах возвратишься. Книга Бытия 3:19
20. "М О Р Ф О"
Стрекотали колеса велосипеда, тихо ухал ветер, несущий с собой запах зимы. Узкие шины оставляли на белоснежном снегу длинные худые следы, сквозь которые просвечивал чёрный асфальт. Девушка, управляющая велосипедом, слушала музыку в наушниках, но мысли были далеки от слов любимой песни, хоть она задумчиво и мычала её мотив.
«Опять ночью шёл снег. Синоптики обещали потепление, но погода, кажется, все никак не хочет налаживаться. Вот же подлость! Этот холод напоминает мне тот день...»
Она сдвинула брови и поднажала на педали, ощущая, как ноют мышцы от напряжения. Воспоминания стучали в висках, отравляя и без того серый и унылый день, а в желудке что-то крутилось и вертелось, словно барабан стиральной машины. С тех пор, как ей начали колоть эти стимуляторы и препараты, организм будто сошёл с ума: сопротивляясь медикаментам, он стремился выплеснуть все наружу, нагнетая тошноту. Но эти непонятные чудеса фармакологии были необходимы — только так люди видят её человеческое лицо, а она может до поры до времени сдерживать чудовищную морду, прячущуюся внутри.
«Как долго ещё воспоминания будут мучить меня?.. Соберись, Ханна! Некогда поддаваться эмоциям, забот по горло...»
Девушка опаздывала, но она не переживала насчёт этого: козлы из «Морфо» могут и подождать. Единственное, что смущало её, так это то, что Ву ждал уже лишних десять минут на месте. При мысли о друге сразу потеплело на душе. Ву был рядом в тот ужасный день — именно он и нашёл её, помог спастись, вместе они пришли в «Морфо» (к большому неудовольствию работников центра и Ву), и теперь девушка была обязана ему жизнью.
Велосипед съехал на бездорожье и затрясся, будто от хохота, на обледенелых камушках. Девушка уверенно удалялась от города с его суетой, автобусами по расписанию и круглосуточными магазинами, тревожными новостями и тенями в подворотнях, погружаясь все глубже в дикую тишь. Леса вокруг были чистыми и спокойными: словно тёмное море, они хранили бесчисленное количество тайн, но не было среди них более странной и жуткой, чем центр «Морфо» — место, где секреты имаго и людей смешались воедино.
Она ехала в чащу до тех пор, пока землю не начали испещрять могучие корни. Девушка вздохнула, слезла с велосипеда и спрятала его в густой тени под еловыми лапами. Дальше только пешком. Осталось совсем недолго.
Здесь, в самом сердце леса, не было снега — кроны деревьев не пропускали даже солнечный свет, что уж говорить о метелях. Высокие ветки сплетались практически в крышу, отчего ночью тут нельзя было увидеть даже собственных рук. Воздух, пронизанный запахом заморозков и тлеющих древесных останков, завивался в липкие нити, опутывающие тело и мгновенно густеющие. Тишина бывает священной на лоне природы — кажется, будто Земля что-то поёт своим детям и говорит, но люди слишком глухи, чтобы услышать её голос.