Мариам Ибрагимова
Имам Шамиль
Об авторе романа «Имам Шамиль»
Чуть приметная тропа вьется по голым скалам вверх. По ней идут двое — старец в косматой папахе, черкеске с газырями и с суковатой палкой и девочка лет шести, с живым, подвижным лицом, бровями вразлет и черными косичками.
Это почти шестьдесят лет назад взбираются к разрушенной крепости Мариам, дочь лакца Ибрагима, и ее столетний дедушка Исмаил-Гаджи.
Обитель давней славы и печали манит к себе старого горца холодной тьмой бойниц и пустотой оскаленных развалин; как волчья пасть разинуты когда-то неприступные ворота, крепость давно покинута всеми, лишь стаи залетных птиц изредка ночуют здесь, но дедушка и внучка упрямо идут сюда. Он держит девочку за руку, чтобы не поскользнулась и не упала с крутизны, и говорит, говорит… Память его ясна, речь нетороплива и красочна — и вот уже воображением ребенка далекие воспоминания старца обретают таинственное видение: на зубчатой линии гор под косыми лучами заходящего солнца появляется всадник в черной бурке на белом коне… Он далеко, но Мариам видит на поясе его старинный клинок. В слоновую кость с золотою насечкой оправлена рукоять, вороненую сталь скрывают сафьяновые ножны, на штифте в ажурной оправе окровавленным оком горит рубин, о чем-то грозном гласит строчка арабской вязи. Позади всадника темной тучей движется огромное войско. Это Шамиль, третий имам Дагестана и Чечни, уздень, свободный горец, собрав под зеленое знамя ислама соплеменников, объявил священную войну — газават неверным…
Да, почти шестьдесят лет прошло с той поры, а Мариам Ибрагимова — врач, писательница, поэтесса — все еще как наяву видит себя той девочкой: в кизячном дыму убогой сакли сидит она возле очага и слушает рассказы старого Исмаила-Гаджи. И хотя пока судьбой ей предназначено, повзрослев, лечить больных малярией в забытых аллахом горных аулах, перевязывать раны воинам в кисловодских и махачкалинских госпиталях, проводить бессонные ночи возле постели тифозных больных осенью сорок первого, прикладывать холодную ладонь к разгоряченному лбу бьющегося в безысходной тоске безногого двадцатилетнего солдата в буйнакском доме инвалидов, смотреть в микроскоп в клинической лаборатории, — все равно тот долгий и четкий след, что остался в воображении ребенка после рассказов старого горца, скажет свое слово, и рука потянется к перу…
Желание написать книгу о Шамиле пришло внезапно и с годами не угасло. Легендарный образ свободолюбивого узденя по-прежнему жил в душе. Она видела перед собой то насупленное, то охваченное страстью лицо Шамиля, слышала храп коней и звон клинков в смертельном сражении под Ахульго, яростные крики «Яллах!» и свист пушечных ядер.
В пятнадцать лет (еще до войны!), учась в медицинском техникуме, прочла «Овод», и это обстоятельство в дальнейшем во многом предопределило ее отношение к Шамилю. Поначалу она даже отождествляла этих двух, таких непохожих, борцов за свободу и справедливость.
Но всегда ли был справедлив Шамиль? На этот вопрос будущей писательнице еще предстояло ответить.
И началось хождение по архивам, историческим музеям, библиотекам Махачкалы, Пятигорска, Ессентуков, Кисловодска. Сняв медицинский халат, спешила как на праздник в библиотеку, засиживалась допоздна, а если иногда милостиво оставляли ключ, то и до утренней зари.
Полувековая Кавказская война, борьба кавказских племен с регулярными войсками царского самодержавия во все времена привлекала внимание историков, самый широкий круг лиц. Эпизоды боевых действий, жизнеописания их участников, героизм горцев, героизм русских солдат, сочувствие и к тем, и к другим нашли свое отражение и в произведениях русских классиков, и в военно-историческом повествовании, и в мемуарах. Мариам перечитала множество такой литературы. «Сказание очевидца Шамиля» Гаджи-Али, занимавшего при Шамиле должность секретаря, «Хроника» Мухаммеда Тахира Аль-Карахи, дневники Руновского, материалы, опубликованные в кавказских календарях, в газете «Кавказ», в сборниках сведений о Кавказе, в Актах кавказской археографической комиссии, актовые источники, архивные документы, мемуарная литература…
Великая Отечественная война на время прервала эту работу, пришлось Мариам бросить и мединститут, но с приходом мирных дней жизнь вошла в прежнюю колею. После войны Мариам закончила институт, получила диплом врача и осталась в Кисловодске. Сразу после войны здесь требовалось много врачей, Кисловодск был городом госпиталей. Об этом сейчас напоминают мемориальные доски…