Четыре всадника не спеша поднимались к аулу.
— Асаламалейкум, — обратился Магомед к сидящим на очаре мужчинам.
— Ваалейкум салам, — ответили цудахарцы, с почтением поднимаясь с мест.
— Не укажете ли дом, в котором живет переехавший из Кази-Кумуха ученый Джамалуддин-Гусейн?
— Почему же нет, не только укажем, но и подведем к нему, — любезно ответил седобородый даргинец и, глянув на сидящего с краю молодого человека, сказал: — Покажи двор Аслан-кадия.
Молодой человек быстро пошел вверх по узкой улочке. Указав пальцем на высокие ворота с железными кольцами под красивой аркой из белого тесаного камня, парень сказал:
— Это дом Аслан-кадия, здесь и живет казикумухский ученый. Слуга кадия, стоявший у ворот, услыхав имя хозяина, вмиг распахнул их, пропустил приезжих. Навстречу гостям выбежали сыновья хозяина, взяли коней под уздцы.
В просторной, убранной коврами кунацкой сидели двое. Когда гости вошли, они поднялись. Первым шагнул навстречу высокий худощавый мужчина лет сорока пяти, с приятными тонкими чертами бледного лица, на котором выделялись длинная борода с проседью и темные грустные глаза; белая чалма, повязанная поверх высокой папахи, делала его еще выше рядом с плотным, коренастым, румяным Аслан-кадием.
— Дети мои! Хвала всевышнему, дарующему радость встречи! — воскликнул бледнолицый. Это был устад Джамалуддин-Гусейн.
После рукопожатий хозяин усадил гостей на ковре.
— В прошлом году мы собирались навестить тебя в Кази-Кумухе, но, как видишь, аллаху было угодно свести нас здесь, — сказал Магомед.
— Мир изменчив, никто не знает, что ждет его завтра — сума нищего или пост правителя, — с улыбкой сказал устад.
— Испытание от владыки миров. Испытуемый не будет оставлен без крова. Мой дом считай своей крепостью, — с почтением обратился Аслан-кадий к устаду.
— Благодарю. Я узнал вас, друзья и ученики мои, ибо храбрые познаются в битве, надежные — в займе и уплате, дети — в беде, друзья — в несчастье, — сказал Джамалуддин-Гусейн.
Кунацкая кадия постепенно наполнялась людьми. Сюда шли родственники, почтенные и богатые люди, считавшие своим долгом навестить приезжих, узнать, какие вести они привезли. Во дворе суетились хозяйка, слуги. Тут же разделывали тушу зарезанного барана.
Поздно ночью, после ухода гостей, устад остался наедине со своими учениками. Магомед передал ему письмо от шейха ярагского. Прочитав его, устад сказал, обратившись к Магомеду:
— Поступай так, как говорит святой старец, мы все будем способствовать успеху дела.
— Джамалуддин-эфенди, — сказал Гамзат-бек, — лично от себя хочу предложить тебе помощь, я ведь знаю, что некоторые из тебе подвластных жили гораздо богаче тебя, а теперь ты и вовсе лишен средств к существованию.
— Спасибо, сын хорошего отца! Пока что у меня есть немного денег. Я привык удовлетворяться малым, помня, что тот, кто не удовлетворяется хлебом насущным, чья душа устремляется к благам избыточным, всегда в опасности.
Шамиль с нескрываемым восхищением слушал любимого учителя. Уловив его взгляд, устад заметил:
— Самый младший из моих учеников в течение вечера не обронил ни слова…
— Почтенный алим[28], я не мог этого сделать, ибо здесь не было ни одного человека, которого можно было бы опередить, не посчитавшись с авторитетом.
— Твои знания и одаренность дают тебе исключительное право говорить на равных с самыми возвышенными. Я был очень огорчен, сын мой, узнав о неприятности, следствием которой явилась твоя болезнь.
— Эта неприятность слишком незначительна по сравнению с той, которая постигла наших учителей и омрачила души верных учеников и последователей, — ответил Шамиль.
— Не будем роптать на аллаха, все от него и к нему возвратимся, — произнес устад.
— Джамалуддин-эфенди, — вновь обратился к устаду Гамзат, — я прибыл сюда с намерением получить твое согласие и отправиться к Аслану в Кази-Кумух, чтобы, переговорив с ним как бек с беком, потребовать твое движимое и недвижимое имущество.
— Брат мой Гамзат, не порть отношения с Аслан-беком, все же он помог тебе освободиться из заключения. Обо мне не беспокойся. Благополучие человека не всегда зависит от материального состояния. Это не главное в жизни. Пусть будет так, как суждено.