Разведчики вернулись в свой стан, передали слова старого перса имаму.
Восемь дней простоял Гази-Магомед с войском под северной стеной Дербента. На девятый повернул в сторону Табасарана.
Не жалели табасаранцы ни баранов, ни быков для дорогих гостей.
Знаток шариата мулла Хан-Магомед был назначен главным кадием Табасаранского вилаета.
Осенью, перед началом дождей, набив мешки и хурджины орехами, собранными в табасаранских лесах, имам вернулся со своими мюридами в Чумескент и здесь распустил воинов по домам.
Сам остался на зиму в Гимрах. До наступления холодов в доме Гази-Магомеда сыграли свадьбу. Невесту молодому имаму привезли, как и Шамилю, из Унцукуля. Это была дочь шейха ярагского.
Юнус, вернувшись в Ашильту, нашел своего пленника в тоске и печали. Вечером наедине мать сказала сыну:
— Кого ты прислал нам и для чего, сынок? Не только работать, он даже поесть как следует не может. Другие стараются взять невольников помоложе да посильнее, чтобы в хозяйстве помогали, а с него что толку, сидит целый день нахохлившись, как старый ворон, слова не скажет, а я кормить его должна. Лучше иметь хорошую собаку, чем такого раба, она хоть лаять будет.
— Мама, ты же у меня добрая, зачем оцениваешь человека дешевле собаки, к тому же седобородого старца? Мардахай человек деловой, хороший скупщик и меняла, больше того — он охранник имамовской казны.
— Он охранник казны? Ах, Юнус, избаловала я тебя, все подшучиваешь над старой матерью.
— Я говорю вполне серьезно, нам-то ведь особые охранники не требуются, просто нужен глаз для своих. В доме нашем его будем считать кунаком, а не пленником, учти, он мне очень нужен.
— Хорошо, пусть будет так, как ты сказал. Я готова исполнить все твои желания, один ты у нас… Уйдешь из дома, дом и душа пустеют, возвращаешься — и двор и грудь полнятся радостью, а если бы жена была у тебя да детки, легче было бы нам, старикам.
— Ты хочешь женить меня?
— Пора, сынок, многие в твоем возрасте женаты.
— Невесту еще не подыскал.
— Боже мой, ты же бываешь на свадьбах в своем селе, в соседних аулах, неужели нет такой, которая остановила бы на себе твой глаз?
— Есть такая, только она живет в приморском крае.
— Кумычка?
— Нет, еврейка.
— Боже избавь. Ты что, сынок, в своем уме? Отец ни за что не даст согласия.
— А если она примет ислам?
— Все равно, не нужна нам чужая. Умные люди не на девушку смотрят, а на родителей ее. Большой, богатый род жены становится опорой мужа.
— Я полюбил еврейку, другую не хочу.
— Послушай меня, присмотрись, сравни…
— Смотрел, сравнивал, нет лучше Мазай.
— Теперь мне кое-что становится понятным. Скажи, эта девка случайно не дочь Мардахая?
— Ты не ошиблась, мама.
— О боже! Она, наверное, приворожила тебя, сын мой, я приведу гадалку и ничего не пожалею для того, чтобы освободить тебя от чар нечестивицы.
— Мама, если ты любишь меня, сделай так, чтобы твоя гадалка приворожила Мазай ко мне. Она не любит меня и, наверное, ни за что не согласится выйти за меня замуж. Она убежала от меня из Тарков в Дербент. Потому я был вынужден взять в плен ее отца, в надежде, что она придет за ним.
— Не хочет выходить за тебя? — спросила Залму.
— Да.
— Ах негодница, презренная! Она должна была считать за счастье быть твоей рабой, мыть ноги твои. Убежала от лучшего ашильтинского узденя! Не отпускай Мардахая, пусть придет, опустится к твоим стопам, умоляет.
— Не придет она, потому что не знает, где находится ее отец, а если бы и знала, все равно не решилась бы, смелая она, а значит, и гордая.
— Так что же, выходит, мне надо ехать к ней, унижаться? Или отцу? Никто не поедет, я попробую сделать иначе.
Самолюбие Залму было задето. Она не представляла себе родителей или девушку в горах, которые отказали бы ее непревзойденному по красоте и уму Юнусу. Он единственный наследник состоятельного Мугада, и вдруг какая-то еврейка убежала от него!
Нет, теперь она будет всячески помогать сыну заполучить девку, женит его на ней, а потом покажет силу свекрови.
«Я превращу ее в служанку после свадьбы, а через некоторое время женю Юнуса на достойной узденке», — говорила она себе.
С того дня гордая и хитрая Залму стала всячески обхаживать Мардахая. Она вместе с сыном уговаривала его принять мусульманство.
— Послушайте, вы отняли у меня волю, дом, дочь, родственников и все, чем я жил. Теперь хотите вырвать из души последнее, ну что ж, отнимайте, вырывайте вместе с сердцем! — Бедный Мардахай, говоря эти слова, плакал навзрыд.