— Знаю, хорошая моя, от семи сыновей отказался бы ради тебя одной, чуть не умер от тоски по тебе, но аллах милостив.
— Не аллах, а худай, — поправила Мазай.
— Какая разница, от названия творец не изменится, — сказал старик.
От тяжелой дороги или от переживаний Мардахай слег. Долго болел. Мазай нежно ухаживала за ним и одновременно занималась торговыми делами. Она выгодно продала овечьи шкуры шорникам, дороже обычных цен сбыла андийские бурки, обменяла масло и брынзу на бязь, бархат, нитки, парчу. За бесценок купила мешок соли и нужное количество керосина и сахара. Была у нее и другая, повседневная забота — каждое утро выгонять на пастбище шесть ослов, а вечером приводить обратно.
Мардахай не поднимался.
— Смотри, доченька, — сказал он ей однажды, — слаб я стал, если умру, все, что купила, и вырученные деньги повезешь в Ашильту. Дом узденя Мугада знают все. То, что приобрела и выручила, принадлежит ему. Есть у Мугада сын — лучший джигит в округе. Если будут оставлять тебя, оставайся. Характер у него хороший, неплохим мужем будет, но только смотри, чтоб все оформили по закону. Соглашайся, они люди приличные, иначе пропадешь одна. Я дал им слово, поклялся.
— Отец, перестань, мне тяжело слушать. Ты обязательно поправишься, мы поедем вместе. Я исполню тогда все, что ты скажешь… Как зовут сына Мугада? — спросила Мазай.
— Юнус.
— Каков он из себя?
— Молодой, очень красивый.
— Это случайно не тот разбойник, который хотел наброситься на меня здесь в прошлом году?
— Нет, — сказал Мардахай неправду, опустив глаза.
В душе он не осуждал Юнуса, веря, что парень и в самом деле хотел тогда пошутить, но он боялся, что дочь заупрямится, откажется ехать к нему.
Старик через два месяца поднялся. Он был еще слаб, но задерживаться не хотел, зная, что Мугад и остальные будут переживать и, может быть, проклинать его, думая, что он обманул их. Однако обстоятельства снова вынудили его остаться. Пожитки он собрал, но надо было продать саклю — не оставлять же ее на произвол…
Покупатели, однако, не находились. Никто из евреев не хотел покупать жилье Мардахая.
Из таркинцев тоже не нашлось желающих поселиться в еврейском магале. К счастью, Мазай отыскала одинокого перса, которому по сходной цене продали они с отцом свою лачугу.
О дне их отъезда никто не знал.
— Не говори никому, — приказал отец дочери, — а то какая-нибудь карга с пустым кувшином перейдет назло дорогу.
Еще не рассвело, когда, готовая в путь, вышла Мазай во двор. К спинам шести ишаков привязала она вьюки и мешки. Седьмого, купленного в Тарках, вывела за уздцы, усадив отца.
Никто не услышал последнего скрипа ворот в доме Мардахая. Чуть посерело небо, кое-где еще светились меркнущие звезды. Одни петухи радостными криками провожали их в дальнюю дорогу.
Поднявшись на окраину Тарков по дороге, ведущей в горы, глянул Мардахай на сонный аул, где прошли его годы. «Что ждет нас впереди?» — с грустью подумал он и, тяжело вздохнув, пришпорил длинноухого рысака.
Юнус, к радости матери, не отлучался из дома, работал в поле, помогал отцу по хозяйству. Чувства его к далекой, однажды увиденной девушке не остывали.
Теперь он думал не только о ней, но и о ее отце Мардахае, который вот уже четыре месяца как ушел вниз с товаром и не возвращался, несмотря на данную клятву.
Он не раз намеревался поехать в Тарки, узнать, что случилось с Мардахаем, но Залму не хотела слышать об этом:
— Бог с ним. Пусть пропадет все, я дала себе слово, что, если ты вернешься из Хунзаха живым, прощу Мардахаю обман, — говорила она.
Но в душе Юнуса вскипала злоба. «Нет, зато я ничего не прощу этого старому еврею, все равно найду его», — говорил он сам себе.
Наступила осень. В одно дождливое утро Залму разбудила сына, говоря:
— Встань, сын мой, посмотри с крыши, у тебя острее глаз, мне кажется, мимо коровьего луга едет Мардахай. Во всяком случае, борода его.
Юнус вскочил, накинув шубу, вышел на крышу.
— Да, мама, это Мардахай, и женщина рядом на осле, платком укрыта, наверное, Мазай.
— Слава аллаху, вернулся, пусть теперь позлятся соседки, а то засмеяли совсем, — говорила Залму, суетясь.
Юнус быстро приоделся, умылся, но встречать не вышел. Если Мардахай и вправду везет дочь свою, он, Юнус, как уважающий себя уздень, не должен этого делать.
А Мардахай уже подъехал к воротам дома Мугада. Обрадованные хозяин и хозяйка помогли ему сойти с ишака, стали втаскивать в дом тюки, узлы, хурджины.