— Значит, еще не совершилось их укрощение. Они решаются на хитрость, а может быть, и на что-нибудь худшее. Напрасно я отпустил с миром Абу-Нуцала. Но еще не поздно вернуть его.
Утром Гамзат вновь направил Кебед-Магому с десятком нукеров в Хунзах.
Паху-бике вышла на крышу и, не ответив на приветствие посланцев, глянула на Кебед-Магому с ненавистью. Кебед-Магома сказал:
— Гамзат-бек хочет говорить со вторым сыном твоим Умма-ханом, поскольку Абу-Нуцал до сих пор не явился с ответом.
Умма-хан, отрок пятнадцати лет, быстроглазый, подвижный, дерзкий, не дождавшись ответа матери, заявил:
— Ну что же, я поеду и поговорю с этим неугомонным чанка. — В буйной голове избалованного паренька вихрем закружились легкие мысли показного удальства. Он вскочил на первого попавшегося коня и, опередив Кебед-Магому с нукерами, галопом поскакал к стану имама.
Растерянная, возмущенная Паху-бике приказала старцам Хунзаха следовать за ее сыном.
Как глупый воробышек в лапы старому коту попал Умма-хан в руки имама. Увидев высокого, широкоплечего, увешанного оружием Гамзата в окружении суровых чалмоносцев, он съежился в кабардинском седле…
На сей раз ни средний сын, ни почетные представители Хунзаха не возвратились из стана Гамзат-бека.
Опять заметалась ханша, предчувствуя беду, снова начала заламывать руки, посылая тысячи проклятий чанка. В отчаянии бросилась она к старшему сыну и глухим голосом выдавила из груди:
— Торопись!
Абу-Нуцал застыл в раздумье.
— Может быть, ты струсил или считаешь унизительным просить чанка, тогда я пойду, сама брошусь к нему в ноги, все же отец его был бек по происхождению… Мне ведь все равно, я готова на любые унижения ради моих сынов. Клянусь аллахом! Иди! Ты ведь мужчина…
— Хорошо, я пойду, — сказал решительно Абу-Нуцал и, выбежав из комнаты, приказал нукерам: — Седлайте коней!
Только выехал он с двумя сотнями охраны за ворота, как хлынул страшный ливень. Абу-Нуцал вернулся.
— Зачем?! — не своим голосом крикнула ханша, бросаясь к сыну.
Тогда Абу-Нуцал вновь вскочил в седло и, взяв с собой только восемь нукеров, как ветер полетел к лагерю Гамзата. Дождь кончился. Из-за клочьев разорванных черных туч, быстро плывущих на север, выглянуло солнце. Поднялись мюриды с земли, встряхивая с длинного ворса андийских бурок капли влаги. Кинулись к старшему брату Умма-хан и те, которые ждали помощи из Хунзаха.
Вечерело. В шумном лагере Гамзата, словно перед бурей, воцарилось затишье. Хунзахцы с Абу-Нуцалом и Умма-ханом стояли в сторонке от шатра мюршида. Мюриды, окружив их, держались на расстоянии.
Гамзат-бек не показывался. Никто не знал, где он, кроме некоторых приближенных. Мюршид молился в шатре Шамиля, молился долго.
Шамиль, видя, что имам медлит, подошел к нему, заговорил:
— Две недели мы топчемся под стенами Хунзаха, занимаясь пустыми разговорами. Разве ты не слышишь, как ропщут мюриды? Продовольствие, рассчитанное на десять дней, давно кончилось, воины хотят разбегаться.
— Я не знаю, с чего начинать, — перебив Шамиля, сказал Гамзат-бек.
Шамиль ответил:
— Тот, кто ищет удобного момента для какого-нибудь дела и случай ему представляется, должен им воспользоваться, иначе этот момент может больше не повториться. Кто нашел врага покинутым, беззащитным и не избавился от него, тот раскается в этом.
Тогда Гамзат-бек приказал:
— Иди скажи тем, кто пришел из Хунзаха, что я не отпущу их, пока не будут выполнены все требования, предъявленные мной ранее.
Шамиль в окружении вооруженных мюридов подошел к хунзахцам. Они стояли толпой недалеко от шатра мюршида.
Увидев направляющегося к ним Шамиля, Абу-Нуцал и Умма-хан, отделившись от остальных, вышли вперед.
Шамиль остановился на расстоянии пяти шагов от них. Свою речь он начал с молитвы:
— На аллаха да уповают верующие, ибо он владыка наш! Сбывается с нами только то, что им предписано. Слушайте, люди Хунзаха, приказ мюршида, избранного народом для продолжения богоугодных дел. Приказ таков: «Задержать сыновей хана и почетных людей Хунзаха в лагере до тех пор, пока правительница Паху-бике исполнит все требования Гамзат-бека».
Ропот недовольства пронесся среди хунзахцев. Мулла Нур, выйдя из толпы, заявил:
— Ты, Шамиль, человек ученый, законовед и, наверное, знаешь, что существует правило, запрещающее воюющим сторонам брать в плен представителей противника, пришедших на переговоры.
Старик пристально глядел в лицо Шамиля, которого совсем недавно в Хунзахе вырвал из рук разъяренной толпы. Шамиль тоже помнил об этом и потому, смущенно опустив голову, молчал.