— Но недостаточным для таких книгоглотателей, как ты, — пошутил Магомед.
— А разве тебе было плохо со мной? Не муталимом я был, а слугой твоим, носил воду, убирал келью, обувь твою чистил, заботился о еде, — заметил Шамиль.
— И в учебе от меня не отставал. Скажи спасибо старому учителю Гимбату, который уговорил твоих родителей отпустить тебя из дому, благо что Унцукуль недалеко от Гимры.
— Да, я благодарю первого учителя. Но речь не о нас, — перебил Магомеда Шамиль. — Так вот, когда мы отправились в Унцукуль, двенадцатилетнюю Меседу стали сватать за ее двоюродного брата Чопана, которого аллах наделил самым длинным из носов.
— Чопана я знаю хорошо.
— Так вот, за этого узденя[15] из состоятельной семьи никто не выдавал замуж своих дочерей, и все из-за носа. Тогда голова нашего рода остановил выбор на Меседу. Родственница, сирота и к тому же красавица узденка.
Когда Меседу узнала об этом, она сказала старшему брату — моему отцу: «Не пойду за Чопана ни за что».
Родственники от уговоров перешли к угрозам. Приехав на побывку домой, я слышал, как отец говорил девушке:
«Меседу, не упрямься, Чопан — лучший парень в Гимрах. Мы не допустим, чтоб из-за такого пустяка, как нос, один из наших родственников остался неженатым. Нам необходимо умножать наш род назло и на зависть врагам».
«Все равно не выйду, лучше руки на себя наложу», — ответила моя юная тетушка.
«Я голову твою сорву!» — крикнул отец.
Тогда Меседу сняла с гвоздя кинжал, обнажила лезвие и, поднеся брату, сказала: «На, зарежь, мне легче умереть, чем жить с тем, на кого глаза не глядят». Братья и дяди решили пойти на обман, сказали, что выдадут ее за младшего брата Чопана — красавца Султан-Ахмеда. Меседу дала согласие. Родственники стали готовиться к свадьбе, скрывая истинные намерения. Даже я узнал о коварной лжи только в ночь, когда в темную комнату новобрачных вместо Султан-Ахмеда ввели Чопана. Я, возмущенный обманом, бросился к отцу, стал его стыдить, говоря, что так поступать не только жестоко, но и низко. В ответ я получил пощечину — в первый и последний раз в жизни. Но это не была оскорбляющая рука, она не могла пробудить чувство мести в сердце сына. Я ушел со свадьбы удрученным. На рассвете, когда раскрылся обман, Меседу в отчаянии пыталась выброситься из окна. Чопан удержал ее тем, что, схватив нож, собственноручно отсек часть своего носа. Молодая жена смирилась.
Вскоре к ним приехал кунак из Чиркея. Переночевал. Утром невестка скатала постель, на которой спал гость, подмела комнату. Вдруг свекровь заявляет ей, что у чиркевского кунака пропал серебряный рубль. Меседу обыскала комнату, потрясла тюфяк, одеяло.
«Поищи где-нибудь в своих похоронках», — бросила ей с ехидством свекровь.
Меседу изменилась в лице, с укором глянула на пожилую женщину:
«Побойся бога, Бахтика!»
«Пусть боятся нечистые на руку», — ответила та.
Невестку словно ветром вынесло из сакли. Люди видели, как она бежала без платка к обрыву над Койсу. Ее нашли на каменистом островке у кипящего потока, без сознания, со сломанной ногой.
В дом мужа Меседу больше не вернулась. Ее приютила одинокая тетка, родственница по матери. Нашлась в тот же день и проклятая монета, утерянная гостем. Она оказалась в чарыках[16] самого хозяина — кунака из Чиркея.
Шамиль умолк.
Магомед задумчиво разглядывал громады голых скал, возвышающихся над селением. Лишь кое-где на их вершинах, цепко ухватившись за каменистые уступы кривыми корнями, стояли одиночные ели. Ярко светило весеннее солнце. В уютной гимринской долине пышно цвели розовые персиковые и абрикосовые сады. Рядом с ними чернели виноградники и лоскуты возделанных земель. Ниже, под обрывистыми берегами, монотонно шумела река.
— Тихо и тепло у нас. А там, за этой могучей грядой койсубулинского хребта, еще гуляют холодные морские ветры, — прервав молчание, заметил Магомед.
— Ты прав, здесь гораздо теплее, чем в Шуре, а кажется, что до города рукой подать. Благодатный край. Сам аллах постарался надежно оградить нас гранитным валом от выжженных солнцем кумыкских низин и бескрайних степей гяуров. А как там южнее — в Кюринском вилаете? Какие новости? — спросил Шамиль.
— Много их, полные хурджины[17] привез, — шутливым тоном ответил Магомед.
Голубовато-серые глаза юноши загорелись любопытством:
— Чего же молчишь? Выкладывай поскорее.