Лишь однажды Руновский столкнулся на лестнице со старушкой Вали-Кыз, не успевшей опустить на лицо покрывало. Женщина смутилась так, что долго вообще не показывалась из своей комнаты. Руновский передал для нее красивый платок, после чего они сделались добрыми знакомыми.
Видеть лица жен и дочерей Шамиля могли лишь светские дамы, делавшие им визиты. Но увидеть женщин шамилевского дома захотели и великие княгини. Из Петербурга пришла депеша с просьбой представить ко двору фотографические портреты горянок. С этим калужские дамы и явились к Шамилю, но имам решительно им отказал. Причин для отказа было множество. Одна из них состояла в том, что Шамиль уже видел фотографию Шуайнат, присланную ему из Моздока, где она гостила у родных по пути в Калугу. Там она была сфотографирована без платка и в европейском вечернем платье, напоминавшем ей юные годы в родительском доме. Шуайнат не подозревала, что кому-то придет в голову прислать это фото Шамилю. Увидев портрет, Шамиль в гневе воскликнул: "Лучше бы я увидел ее голову, снятую с плеч!"
Встретив противодействие Шамиля, калужские дамы обратились за содействием к известному эмансипатору Арцимовичу. Губернатор вынужден был учитывать желание великих княгинь и обращался к Шамилю несколько раз, пока тот наконец не согласился. Шамиль, однако, поставил условие, чтобы фотографом непременно была женщина. Он пребывал в полной уверенности, что таковой в природе не существует, но ошибся. Женщина-фотограф, жена Гольдберга, вскоре явившаяся в дом Шамиля в сопровождении Руновского и нескольких знатных калужанок, управлялась с аппаратом не хуже своего супруга. Портреты вышли на славу и пользовались большим успехом в Петербурге.
ШАМИЛЬ И ПОДПОЛЬЩИКИ
На лето для Шамиля была снята дача. Ему порой казалось, что он вернулся на родину, так походило на Кавказ все, что его окружало. Здесь, невдалеке от Калуги, случалось Шамилю видеть и то, как живут крестьяне и другой простой люд. Он с удивлением обнаруживал, что кругом были деревни беднее горских аулов. Шамиль спрашивал Руновского: зачем царь воевал на Кавказе, если его собственным мужикам порой нечего есть? Ведь дешевле было бы построить новую деревню с хорошей школой да вымостить дороги, чем строить крепость в далеких кавказских горах.
Скоро Шамиль начал замечать, что не так уж все спокойно в губернии. То там, то здесь горели помещичьи усадьбы, газеты писали о крестьянских бунтах и волнениях. Даже в Калуге по ночам постреливали и гнались за кем-то под трели полицейских свистков. А однажды и сам Шамиль оказался причастен к смутным беспорядкам. Какие-то неизвестные люди наводнили город портретами Шамиля, наподобие тех, что продавал фотограф Гольдберг. Но на обороте, вместо дозволенного цензурой жизнеописания Шамиля, была напечатана прокламация следующего содержания:
"Тягчайшее преступление Романовых перед народом!
Шамиль уничтожил дворянство да помещичью власть, освободил крестьян и учредил свободную республику! Не по вкусу пришелся сей пример нашим кровопийцам, и посланы были наши же братья-солдатушки, дабы задушить вольный народ и разорить край… Лучшие люди российские и теперь ссылаются на кавказское братоубийство. Так не пора ли нам, ребятушки, сбросить паучье племя дворянское, произвол помещичий, да вольными людьми стать? И пример тому — вот он перед вами — вождь народный, защитник крестьянский Шамиль.
Поднимается Русь во гневе праведном! Поднимайся и ты, коли звание человека с гордостью носить хочешь!"
Заподозрить Шамиля в связях с тайными смутьянами было невозможно, но Руновский, для порядка, получил выговор. Вскоре у дверей дома Шамиля появился караульный, который, впрочем, занят был только тем, что отгонял попрошаек.
Но вся эта история встревожила Шамиля, который требовал от Руновского объяснений. Штабс-капитан попытался обратить все в шутку, но затем рассказал имаму, что в России назревает что-то неладное. Народ роптал, ожидая больших перемен. Проигранная Крымская война обнажила все общественные язвы. Крепостничество стало поперек прогресса, которого так желал император, но дворянство еще больше желало оставить все как есть. Мужики поднимали своих господ на вилы и жгли имения. Тайные общества будоражили крестьян, поднимая их на отчаянные бунты и восстания. Разночинцы-народники вдохновлялись анархизмом Бакунина и почитывали крамольные статьи Герцена, требовавшего безусловного освобождения крестьян с землей. Вольнодумная молодежь хотела всего и сразу, мечтала о революциях и "русском социализме", запасалась оружием и даже нападала на полицейские участки. Из выявленных зачинщиков многие оказывались кавказскими ветеранами, вдохнувшими свободы и не желавшими возвращаться под мертвящую власть помещиков, дворян и жандармов.
Шамиль понял, что не зря вышел в Гунибе. Армия, стоявшая против него, теперь обернулась против своих хозяев.
Имам ощутил себя победителем. Но вскоре им овладело новое беспокойство. Когда Шамиль освободил горцев, они стали его главной опорой. Но что будет, если царь не решится освободить своих крестьян из их рабского состояния? Тогда ему потребуется новая война, чтобы ссылать на нее неугодных? И что будет с Кавказом, который еще не успел залечить раны, нанесенные тяжелой и долгой войной? На Кавказе Шамиль видел лишь солдатские штыки и пушки, а здесь он увидел добродушных людей, которые, как и горцы, искали правды и справедливости, и война была им также ненавистна.
КРУШЕНИЕ КРЕПОСТНИЧЕСТВА
5 марта 1861 года были торжественно объявлены "Положения о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости". Узнав о дарованной императором «воле», Шамиль обрадовался так, будто свободу получили не только миллионы российских крестьян, но и он сам.
Многие видели в «Положениях» новый обман и толковали о невозможности уплаты крестьянами оброка за землю. Ходили слухи, что царскую грамоту подменили, а кое-где даже читали "золотую волю", в которой земля отдавалась крестьянам без выкупа, по-божески. Это приводило к новым волнениям, которые сурово подавлялись.
Но Шамиль был уверен, что Александр решился на великое дело. Если безгласный раб назван свободным гражданином, страна уже не могла остаться прежней. А свободные люди умеют уважать свободу других.
Шамиль поздравил с великим деянием императора Александра. Поздравил он и губернатора Арцимовича, который был в губернии главным врагом крепостничества.
Виктор Антонович видел в освобождении крестьян залог государственного процветания и энергично принялся за введение сопутствующих «воле» преобразований. Теперь пригодился его богатый опыт сенатского ревизора, наводившего страх на зарвавшихся начальников российских губерний. Понадобилось и его умение вводить полезные изменения, как он это делал в бытность тобольским губернатором, когда воплощал в жизнь идеи своего соратника Сперанского.
Теперь он взял под свою опеку мировых посредников, призванных улаживать споры между крестьянами и помещиками. Он даже устраивал их съезды, на которых публично осуждались злоупотребления.
Озлобленные помещики завалили Петербург жалобами на притеснения от «красного» губернатора, но прибывшая сенаторская ревизия признала полную правоту Арцимовича.
"НЕТ У НАС ТАКОГО ЗАКОНА"
Жизнь в доме Шамиля шла своим чередом. Семейство вполне освоилось на новом месте, и Руновскому предоставилась возможность поближе познакомиться с характером горцев. Понемногу проникали в дом и новые веяния, привычные для калужских обывателей. Но когда Руновский пытался ускорить внедрение в быт горцев чего-то нового, которое считал для них весьма полезным, он постоянно натыкался на непреодолимые барьеры, состоявшие из прочных убеждений, что "у них нет такого закона" или что "в их книгах так не написано". Вместе с тем пристав обнаруживал, что многое в обычаях горцев, прежде казавшееся ему странным, имело под собой разумные основания.