«Для придания большого вида и многочисленности были выведены все домочадцы и „камили“ [12]. Женщины были одеты в мужскую одежду, опоясаны шашками, вооружены и в чалмах.
Когда русские увидели эти ряды женщин, то чаландар [13] спросил Юнуса: „Кто это такие, которых мы не видели до сих пор?“ — „Истинно этот холм наполнен людьми точно так же, как ваши палатки наполнены солдатами“,— ответил Юнус. Но тот, увидев некоторых в шапках без чалмы, спросил вновь: „Но среди них есть наши люди, не мюриды?“ Юнус сказал: „Они из наших рядов, ибо у нас мюрид тот, кто повинуется Аллаху всевышнему и соблюдает его религию, а не тот, кто [только] носит чалму“».
При желании Пулло мог захватить Шамиля, так как перевес сил был на его стороне. Опасаясь вероломства, Шамиль сел на край сюртука Пулло, чтобы в случае необходимости не дать ему встать первым и нанести генералу упреждающий удар. Речь Пулло сводилась к тому, что решать судьбу Шамиля и всей кампании может только сам Граббе и для окончательного утверждения условий перемирия Шамилю непременно следует явиться в лагерь командующего.
Шамиль готов был броситься на генерала, который, отняв у него сына, заманивал в ловушку и его самого, вместо того чтобы выполнить прежние условия и покинуть горы. Но тут один из мюридов Шамиля — Хусейн — спас положение, пропев призыв к полуденной молитве, хотя время ее еще не наступило. Шамиль сказал Пулло: «После призыва на молитву разговоров не бывает» и вернулся в Ахульго.
Граббе еще несколько раз пытался добиться выхода Шамиля, посылая к нему его помощника Юнуса, который находился с юным заложником Джамалуддином. Юнус уходил и возвращался, пока не последовал решительный отказ Шамиля. «Он вам не верит,— сообщил Юнус.— Вы взяли у него сына, обещая заключить мир и отвести войска, но этого не сделали».
Последний штурм
21 августа начался решительный штурм Ахульго. Его подробное описание, как отмечал хронист, «составило бы толстую книгу, от чтения которой горели бы сердца, а глаза стали бы влажными».
В ночь на 22 августа саперы заложили в скале минную галерею и произвели сокрушительный взрыв, открывший батальонам путь в крепость. Завязалась ожесточенная рукопашная. Умирая, мюриды обещали победителям: «Наши души вознесутся на небо, но вернутся сюда с ангелами и будут сражаться за родную землю».
Последствия битвы были ужасны. Тысячи убитых и раненых усеяли истерзанную гору. Жена Шамиля Джавгарат погибла с младенцем на руках. Погиб дядя Шамиля Бартыхан. Сестра Шамиля Патимат закрыла платком лицо и кинулась в пропасть.
«…В два часа пополудни на обоих замках развевалось русское знамя,— рапортовал Граббе.— 23 августа два батальона Апшеронского полка брали приступом нижние пещеры, в которых засели мюриды, и истребили всех тех, которые не решились немедленно сдаться… Потеря неприятеля огромна: 900 тел убитых на одной поверхности Ахульго, исключая тех, которые разбросаны по пещерам и оврагам, с лишком 700 пленных и имущество осажденных, множество оружия, один фальконет [14] и два значка остались в наших руках…»
Спасение Шамиля
Но еще несколько дней шли бои в подземных укрытиях и пещерах. В одной из пещер укрывался Шамиль с несколькими мюридами, женой Патимат и сыном Гази-Магомедом. В период ночного затишья им удалось незамеченными выбраться из пещеры. Пробиваясь через кордоны, они уходили вдоль реки. У слияния Андийского и Аварского Койсу они смогли перекинуть бревно через узкое ущелье и перейти на другую сторону.
Уже почти добравшись до безопасного места, они наткнулись на конный дозор своих земляков-гимринцев. Это были отступники во главе с аульской знатью, которая весьма пострадала от Шамиля и имела к нему свои счеты. Видя, что силой пробиться уже не удастся, Шамиль вышел вперед, назвал гимринцев по именам и поклялся, что его сабля настигнет каждого, кто посмеет встать на его пути. Слова Шамиля и блеск его сабли, хорошо известной своей необычайной величиной и беспощадностью, смутили отступников. Они не посмели напасть на Шамиля и позволили пройти его небольшому отряду. Изнемогая от голода и усталости, помогая друг другу, возвращаясь за отставшими, они уходили все дальше. Раненого сына Шамиль нес на себе. Жена Шамиля, Патимат, которая вскоре должна была родить, проделала весь этот тяжкий путь безропотно. Только когда она теряла сознание и не могла идти, все останавливались, стараясь добыть хоть немного воды. Жажда заставляла их пить росу, скопившуюся в следах животных.
13
Ч а л а н д а р.— Слово это является, возможно, производным от персидского калантар — «комендант»; у А. М. Барабанова, издателя хроник Аль-Карахи — «штаб-офицер».—