Затишье, воцарившееся в горах после Ахульго, подвигнуло Граббе на энергичное введение в крае новой системы управления. Чечню и Дагестан он разделил на приставства, назначил управлять ими надежных людей. Он объявил горцам, что не хочет полупокорности, потребовал полного подчинения, выдачи аманатов и по одному хорошему ружью с каждых десяти домов. Им также было велено «не давать убежище абрекам [15] и мюридам и отказаться от всякого участия в пагубном учении Шамиля». Без дозволения начальства даже запрещено было переходить на жительство из одного аула в другой. Сверх того горцы были обложены всевозможными податями и повинностями. А произвол чиновников, грабежи и реквизиции скота стали повсеместным явлением. Вместе с тем Граббе понимал, что одной лишь силой оружия «нельзя дойти до покорения гор», и в будущем предполагал перейти к мерам экономическим, дабы продемонстрировать горцам выгоды его благоустроенного правления. Однако на первых порах считал необходимым утвердиться в крае крепостями и поселениями, чтобы, контролируя поля и пастбища, поставить население в полную от себя зависимость. Это, по замыслу Граббе, должно было вынудить горцев постепенно сложить оружие и привести их к совершенной покорности.
Первые результаты новой системы вселяли оптимизм. Но это была лишь видимость покорности. Если кто и отдавал добровольно оружие, то старое и никчемное. В аманаты старались выдать людей, от которых общества и сами мечтали избавиться. Начальство на местах подкупалось или запугивалось. Скот или угонялся в безопасные места, или его предпочитали резать и сушить мясо впрок, вместо того чтобы подвергать опасности конфискации. А самые невероятные и пугающие слухи о грядущем поголовном разоружении, введении воинской повинности и даже запрещении женщинам носить шальвары приводили к тому, что целые аулы, не спрашивая никакого начальства, уходили в недоступные горные леса и примыкали к Шамилю.
Дело кончилось тем, что чеченцы предпочли приставам власть Шамиля и 8 марта 1840 года провозгласили его своим имамом. Приняв это звание, Шамиль не замедлил развернуть самую энергичную деятельность. Слава героя-мученика, восставшего из пепла Ахульго, привлекала к имаму все новых приверженцев. Влияние имама стремительно возрождалось и скоро распространилось далеко за пределы Чечни. Горцы вновь взялись за оружие. Шамиль объезжал аул за аулом, поднимая людей на новую борьбу. Многие из назначенных приставами старшин приходили к Шамилю и разбивали перед ним старшинские значки. Реальная власть, миновав приставов, вновь оказалась в руках шамилевских наибов, число которых теперь еще более возросло. Восстанавливалась административная система Имамата и вводились новые законы.
По приказу Шамиля люди уходили с равнин в горы, сжигая свои старые аулы и строя новые. А если какие-то аулы имели претензии друг к другу, Шамиль улаживал дело миром, основываясь на законах шариата. Тех же, кто противился шариату, он призывал вернуться на путь истинный и обещал никого строго не наказывать. Он был уверен, что люди сами поймут, что законы шариата есть благо для них.
Схватка с великаном
В одном из таких сел люди обратились к Шамилю с просьбой избавить их от разбойника, от которого все страдали и с которым никто не мог справиться. Аль-Карахи в своей хронике называл его Губашем, а А. Руновский, записавший историю со слов самого Шамиля,— Сокуром. Это был гигант, обладавший злобным нравом и невероятной физической силой. К тому же у него было много родственников, и убийство его односельчанами неминуемо привело бы ко всем ужасам кровной мести.
Помня свое обещание никого не казнить, Шамиль приказал своим мюридам выколоть преступнику глаза. Предупрежденный родственниками, тот решил удалиться на время из села, но был встречен мюридами. Разбойник легко разметал нападавших, а нескольких даже ранил кинжалом. Но мюриды бросались на него снова и снова, пока им наконец не удалось свалить и связать преступника. Его привели в дом кунака Шамиля Шабана, где остановился имам, поместили в отдельное помещение и там привели приговор в исполнение. Вслед за тем были освобождены пленники разбойника, сидевшие в колодках у него в подвале.
Однако этим дело не кончилось. Ночью ослепленный разбойник сумел разорвать путы и выбросить в окно часового. Услышав шум, Шамиль решил, что на дом напали родственники разбойника, желая отомстить за обиду. Он бросился к двери, чтобы позвать своих мюридов, но наткнулся на разъяренного гиганта, который надвигался на него с кинжалом в руке. Шамиль повернулся к стене, где висело оружие, но разбойник обхватил его огромной рукой и стал наносить удары кинжалом. Он ранил Шамиля в бок, но не причинил особого вреда, потому что Шамиль сумел так крепко обхватить нападавшего, что тот уже не мог работать кинжалом с прежней силой. Подоспевший кунак Шабан выхватил пистолет и собирался прострелить разбойнику голову, выжидая лишь момент, чтобы не попасть в Шамиля. Но в темноте сам напоролся на кинжал и упал замертво. Шамилю ничего не оставалось, как обхватить разбойника еще крепче и кружить с ним по темной комнате, дожидаясь подмоги.
15
А б р е к — изгнанник из рода, ведший скитальческую, разбойническую жизнь. В эпоху обоснования Российской империи на Северном Кавказе абреками стали называть тех, кто в одиночку или небольшими группами вел борьбу против царизма и установленного им режима.—