Она беззвучно проникла в комнату короля и, подойдя к кровати, выхватила меч. Король спал, свернувшись калачиком на боку, прижав руки к груди, словно оборонялся от чудовищ, порожденных ночью. Его волосы рассыпались медными локонами по белизне льняных простыней. Ты заслуживаешь адских жаровен.
Пока она разглядывала его, он зашевелился.
Она приставила лезвие к его горлу. Он ошеломленно моргнул, приспосабливаясь к темноте, и тут наткнулся глазами на лицо Катрин, смотревшей на него.
Полностью проснувшись, он ответил ей робким взглядом ребенка.
— Ты на меня сердишься?
— С чего бы это вы взяли? — насмешливо ответила воительница, прижав острие меча к его горлу.
— Я точно вижу, что ты сердишься, Катрин. — Если он и был напуган, то ничем этого не показал. В его голубых глазах в золотую крапинку выражались лишь печаль и безысходность. — Знаешь, мне это тоже далось нелегко.
Она ошалела:
— Серьезно?
— Серьезно, — воскликнул король с такой искренностью, что священник даровал бы ему милость Господню безо всякой исповеди. — Но Жоржи помог мне понять, что у меня не остается выбора. Король Франции не может быть обязан своим троном ведьме. Потому что ты ведьма, все так говорят. Я сделал то, что обязан был сделать, ради королевства.
Он даже не понимает, что поступил дурно.
— А как же спасение вашей души, вы о нем подумали? Как вы могли? Я ваш лучший капитан. Я доверилась вам, а вы обрекли меня гнить в английской темнице.
— Это не моя вина. — Но он отводил от нее глаза. — Я совсем не хотел тебе зла, это Жоржи заставил меня.
Все пошло не так, как ей виделось. По дороге из Дижона в Бурж Катрин раз сто прокручивала в голове этот разговор: что она скажет ему перед тем, как убить, как она это скажет, и какое испытает сильное удовлетворение, когда он, валяясь в хлынувшей крови, умрет на ее глазах. Это должен был быть момент ее триумфа. Вместо этого она ощущала внутри безмерную пустоту. Она по-прежнему могла убить его, однако же, если это не принесет ей никакой радости, то какой в этом смысл? С чувством тошноты она отстранила меч.
— Ты прощаешь меня? — выдохнул он тоненьким голосом.
— Я не смогу простить вас. Но я не в силах вас убить.
С этими словами она повернулась и пошла прочь, не оглядываясь. Тишина в королевских покоях эхом вторила ее шагам.
Покинув замок, она вернулась в особняк, где ее ждали лейтенанты ее роты. К тому времени, когда Карл придет в себя, если вообще придет, она уже будет далеко. Существовали другие короли, другие земли, другие битвы. Мгновение принадлежало ей, стояла глубокая ночь, и она пустится в странствие со своими друзьями.
На самом высоком престоле в мире…[9]
Очнувшись, Шарль де Батц-Кастельмор удивился тому, что не мертв. А ведь он совершенно отчетливо помнил, что его убили. Голландская пуля пробила ему лоб напротив стен Маастрихта, когда он собирался идти на штурм — на еще один, окончательный, штурм.
Капитан-лейтенант королевских мушкетеров нисколько не питал сомнений в незамедлительном и, как он считал до сего момента, непоправимом воздействии мерки раскаленного свинца, засевшей у него внутри черепа, в серой губчатой массе, где таилось его сознание — если верить месье Декарту, в труды которого он частенько поглядывал, когда выдавались (довольно редкие) свободные минуты.
А следовательно, граф д’Артаньян воскликнул:
— Я так мыслю, что я уже не существую!
— Ошибка вполне резонная, ибо совсем недавно так и было, — ответил хорошо знакомый ему голос.
Пытаясь приноровиться к обстановке (ибо царил полумрак), Шарль де Батц-Кастельмор разобрал склонившееся над ним лицо.
— Вы? — изумился он. — Савиньен?
— Я, — подтвердил Сирано. — К вашим услугам, старый мой друг.
— Разве сами вы не покинули этот свет семнадцать лет назад?
— Если угодно. И вот я здесь, почти двадцать лет спустя…
— Я, должно быть, сплю.
Савиньен де Сирано покачал подбородком. Он указал пальцем на отметину в центре лба д’Артаньяна.
— Вы действительно убиты той пулей. Мне жаль, поверьте.
— Ценю ваше сочувствие, но это не ваша вина.
— Не моя. Однако ж руку снайпера, засевшего сверху стены, пришлось направить.
Шарль де Батц-Кастельмор нахмурил бровь, столь же пышную, что и его шевелюра да усы.
— Короче говоря, — сказал он, — мою жизнь отняли не случайно. Но кто, как и почему?
— Я буду рад просветить вас, мой друг. Вместо длинных речей я приглашаю вас совершить небольшую прогулку. Вы найдете ответы на свои вопросы.
9
На самом высоком престоле в мире… мы сидим на своем заду (Монтень, “Опыты”, III, 13) —