Привожу несколько всем известных строк из книжки А. Крученых «Возропщем»:
В своих ранних словотворческих опытах В. Хлебников брал за основу корень определенного слова и совершенно произвольно приставлял к корню слова один или несколько слогов, создавая таким путем некое подобие новых слов.
В качестве иллюстрации отрывок из стихотворения В. Хлебникова.
В последнее время В. Хлебников строит фразу, исходя из музыкальной окраски одного слова данной фразы, принятого произвольно за центральное.
Привожу несколько строк из стихотворения «Горные чары»:
Почему за словом «усадьба» следует слово «судьба»? Почему за выражением «по утиной реке» следует слово «паутиной»? Все эти сочетания слов возникли как простые музыкальные ассоциации.
Центрифуга пестрая. Центрифуга аморфная. Центрифуга не имеет своего лица. Центрифуга сидит между двух стульев: это обнаруживается при первом беглом взгляде. Так в творчестве С. Боброва и Б. Пастернака больше философской отвлеченности, чем у символистов.
Другие центрифугисты, подобно кубофутуристам и символистам раннего периода, занимаются звукописью: К. Большаков, Н. Асеев.
Вглядываясь пристальнее, можно заметить в творчестве некоторых центрифугистов, напр. у П. Аксенова, странную смесь стилей: Тредьяковский рядом с Маллармэ.
Поэзия не есть что-то застывшее, недвижное, что-то от века данное. Создание новых ценностей в поэзии определяет ее поступательное движение.
И стилизаторство акмеистов нельзя принять как подлинное творчество.
Объектом творчества акмеистов являются культуры уже умершие. По своему мироощущению акмеисты александрийцы.
Они ложноклассики ложноклассиков.
Манифесты акмеизма и адамизма обнародованы Н. Гумилевым и С. Городецким.
Но ни тот ни другой не изменились в своем творчестве после обнародования манифестов. Наиболее типичными акмеистами являются О. Мандельштам и В. Маккавейский.
Спрашивает О. Мандельштам. Но к мертвым смерть не приходит.
О. Мандельштам хочет протащить сквозь песню все вещи старой умершей Европейской культуры.
Стихи 0. Мандельштама о прошлом и далеком. Вы чувствуете: вот какой-то бедный аптекарь говорит вам о старинном театре, о музыке Баха, о героях Диккенса, о дружинниках Шотландии, о Сусанне и старцах. О чем угодно и о ком угодно.
Но эти размеренные строки, эти правильные ритмы пусты и мертвы. Пыльно, и тление.
Метод поэзии не мешает иногда поверить методом другого вида искусства, напр., методом живописи.
Подобный опыт показывает, что С. Городецкий ничем не отличается от передвижника.
27.
Муза народническая, выросшая на почве искусству чуждой, на почве определенного умонастроения части русской интеллигенции, растерялась и повидимому замолкла окончательно, как только, вследствие изменения общественных условий, почва ускользнула из под ее ног.
Один из крупных представителей народнической поэзии, II. Клюев, в последнее время переделывает свои стихи в пролетарские. И кнутом сечет бывших богов своих.
В книге его «Медный Кит» читаем:
Или:
О пролетарских поэтах серьезно говорить не приходится. Они или передают в рифмованных строчках содержание популярных брошюр по общественным вопросам или подражают другим.
При чем подражание идет на два фронта: одни подражают Уитмэну и Маяковскому, другие имажинистам.
Впрочем, в пролетарской поэзии встречаются иногда перепевы и старых поэтов: чаще других Блока и Тютчева.
Вещи чуждые друг другу, вещи, находящиеся в различных планах бытия, поэт соединяет, одновременно приписывая им одно действие, одно движение. Рождается многоликая химера.
Отвлеченное понятие облекает в плоть и кровь: выявляется образ нового существа, которое предстает, как видение, как галлюцинация осязания. Преследует вас, как «безумья пес».