1939 г.
«Уходило солнце. От простора…»
Уходило солнце. От простора
У меня кружилась голова.
Это ты та девушка, которой
Я дарил любимые слова.
Облака летели — не достанешь,
Вот они на север отошли…
А кругом, куда пойдешь иль взглянешь,
Только степь да синий дым вдали.
Средь прохлады воздуха степного
Легких ощутима глубина.
Ветер налетал… И снова, снова
Ясная вставала тишина, —
Это ночь. И к нам воспоминанья
Темные раздвинули пути…
Есть плохое слово: «расставанье» —
От него не скрыться, не уйти.
Москва, 1939 г.
«Бывает так, что в тишине…»
Бывает так, что в тишине
Пережитое повторится.
Сегодня дальний свист синицы
О детстве вдруг напомнил мне.
И это мама позабыла
С забора трусики убрать…
Зимует Кунцево опять,
И десять лет не проходило.
Пережитое повторится…
И папа в форточку свистит,
Синица помешала бриться,
Синица к форточке летит.
Кляня друг друга, замерзая,
Подобны высохшим кустам,
Птиц недоверчивых пугая,
Три стихотворца входят к нам.
Встречает их отец стихами,
Опасной бритвою водя.
И строчки возникают сами
И забывают про меня.
Чистополь, 1941 г.
«Мне противно жить не раздеваясь…»
Мне противно жить не раздеваясь,
На гнилой соломе спать.
И, замерзшим нищим подавая,
Надоевший голод забывать.
Коченея, прятаться от ветра,
Вспоминать погибших имена,
Из дому не получать ответа,
Барахло на черный хлеб менять.
Дважды в день считать себя умершим,
Путать планы, числа и пути,
Ликовать, что жил на свете меньше
Двадцати.
Чистополь, 1941 г.
«Ты помнишь дачу и качели…»
Ты помнишь дачу и качели
Меж двух высоких тополей,
Как мы взлетали, и немели,
И, удержавшись еле-еле,
Смеялись,
А потом сидели
В уютной комнате твоей?
Был час, когда река с луною
Заводит стройный разговор,
Когда раздумывать не стоит
И виснут вишни за забор.
На дачку едешь наудачку —
Друзья смеялись надо мной:
Я был влюблен в одну чудачку
И бредил дачей и луной.
Там пахло бабушкой и мамой,
Жила приличная семья.
И я твердил друзьям упрямо,
Что в этом вижу счастье я,
Не понимая, что влюбился
Не в девушку, а в тишину,
В цветок, который распустился,
Встречая летнюю луну.
Здесь, ни о чем не беспокоясь,
Любили кушать и читать;
И я опаздывал на поезд
И оставался ночевать.
Я был влюблен в печальный рокот
Деревьев, скованных луной,
В шум поезда неподалеку
И в девушку, само собой.
1941 г.
Баллада о дружбе
Если ты ранен в смертельном бою,
В жестокой сражен борьбе,
Твой друг разорвет рубаху свою,
Твой друг перевяжет рану твою,
Твой друг поможет тебе.
Был ранен в бою командир Абаков
Фашистской пулей шальной.
И ветер развеял гряду облаков,
И солнце качалось на гранях штыков…
Был ранен в бою командир Абаков.
На помощь к нему поспешил связной,
Товарищ и друг — Квашнин.
Он рану рубахой перевязал,
Потом ползком под откос.
Гудела земля, стучало в висках.
Сквозь дым и огонь в покойных руках
Он дружбу свою пронес.
Уже вдалеке сражения дым,
Пахнуло травой и ветром лесным,
Жаворонки поют:
«Возьми винтовку мою, побратим,
Возьми винтовку мою.
Возьми винтовку, мой друг и брат,
Без промаха бей по врагу…»
Быть может, они разглядели тогда
В предсмертный последний миг,
Как черными крыльями машет беда,
Как в черной крови пламенеет вода,
Как гибель настигла их.
«Ты будешь жить, командир Абаков!..»
Ты будешь жить, командир Абаков!
Еще не окончен путь.
Ты будешь жить, командир Абаков!
Под быстрою тенью ночных облаков
Мы свидимся как-нибудь.
Мы вспомним войны суровые дни,
Сражений гул и дым.
Мы вспомним тебя, связной Квашнин,
Товарищ и побратим.
Если ты ранен в суровом бою,
В жестокой сражен борьбе,
Твой друг разорвет рубаху свою,
Твой друг перевяжет рану твою,
Твой друг поможет тебе!
Москва, 1941 г.
Одесса, город мой
Я помню,
Мы вставали на рассвете.
Холодный ветер
Был солоноват и горек.
Как на ладони,
Ясное лежало море,
Шаландами
Начало дня отметив.
А под большими
Черными камнями,
Под мягкой, маслянистою травой
Бычки крутили львиной головой
И шевелили узкими хвостами.
Был пароход приклеен к горизонту,
Сверкало солнце, млея и рябя.
Пустынных берегов был неразборчив
контур.
Одесса, город мой, мы не сдадим
тебя!