— Какие у вас планы? — спросил я Оуэна.
Они дружно рассмеялись.
— Снимаю вопрос.
— Я наперед не загадываю, — сказал он. — Возможно, нам удастся закончить полевой сезон. А что потом, мне известно не больше вашего.
— Преподавать не собираетесь?
— Меня не слишком тянет назад. Преподавать что? Кому? — Он помолчал. — Европа представляется мне книгой в твердом переплете, Америка — ее вариантом в бумажной обложке. — Он засмеялся, сплетя пальцы. — Я целиком посвятил себя камням, Джеймс. Все, чего я хочу, — это читать камни.
— Вы имеете в виду, греческие?
— Я тайком наведываюсь и на Восток. И учу санскрит. В Индии есть место, где мне хотелось бы побывать. Что-то вроде санскритского павильона. С множеством надписей.
— А Индия — какая книга?
— Я подозреваю, что она вообще не книга. И это меня пугает.
— Вас все пугает, — сказала Кэтрин.
— Меня пугают толпы народу. Религия. Люди во власти общего могучего порыва. Все это почитание, благоговение и трепет. Я мальчишка из прерий.
— Хорошо бы как-нибудь в ближайшее время съездить на Тинос.
— Да вы с ума сошли, — откликнулся он. — На праздник Богоматери?
— Тысячи паломников, — сказала она. — Как я понимаю, в основном женщины.
— Ползущие на четвереньках.
— Я не знала.
— На четвереньках, — повторил он. — А также на носилках, в инвалидных креслах, на костылях, слепые, забинтованные, больные, увечные, бормочущие.
— Вот бы взглянуть, — смеясь, сказала она.
— Нет, мне, пожалуй, не хочется, — заметил я.
— А мне хочется. В таких вещах чувствуешь… ну, в общем, большую силу. Наверное, это было бы здорово.
— Не воображайте, что вам удастся хотя бы приблизиться к центру событий, — сказал он ей. — Там все будет забито алчущими и страждущими. Гостиниц нет в принципе, на паром не втиснешься.
— Я знаю, что смущает вас обоих. Они белые люди, христиане. Это не так уж далеко от вашего собственного опыта.
— У меня нет опыта, — сказал я.
— Ты ходил в церковь.
— Когда был маленьким.
— Разве детство не в счет? Я просто хочу сказать, это вам не купание в Ганге. Где-то в глубине души это наверняка вас волнует.
— Не могу согласиться, — сказал Оуэн. — Мой собственный опыт как стороннего, случайного наблюдателя абсолютно иной. К примеру, католицизм университетской разновидности. Залитое светом помещение, голый алтарь, открытые лица, рукопожатия единоверцев. Никаких тебе чадящих лампад и темных загадочных образов. А то, что мы видим здесь, — мишура, театр. Мы тут почти ни при чем.
— Вы же не католик, — сказал я.
— Нет.
— Так кто вы, из какого круга?
Этот вопрос, похоже, смутил его.
— У меня необычное воспитание. Мои родные были верующими нетрадиционного типа, хотя, пожалуй, можно считать, что степень традиционности зависит от культурной среды.
Уловив его замешательство, Кэтрин сменила тему.
— Я хотела вам кое-что рассказать, Оуэн. Недели две назад, в субботу, мы рано кончили, помните? Мы с Тэпом вернулись сюда, он заснул, а я вынесла на крышу стул, сушила там волосы и просматривала свои записи. Внизу не было никакого движения. Примерно минут через десять из тени где-то в нижней части поселка появился человек. Он подошел к мотоциклу на пристани. Согнулся над ним, будто разглядывая какую-то царапину. Из ниоткуда возник второй человек. Даже не кивнул первому — насколько я могла судить, он его и не видел. В другом конце пристани стоял другой мотоцикл. Второй человек оседлал его. Первый принял такую же позу. Я видела их обоих, они друг друга не видели. Они завели свои мотоциклы в одно и то же мгновение, Оуэн, секунда в секунду, с ревом сорвались с места в противоположных направлениях и уехали вверх, в холмы, оставив за собой пыльные шлейфы. Я уверена, что ни один из них даже не слышал другого.
— Замечательно, — сказал он.
— Потом опять тишина. Только два пыльных хвоста, постепенно оседающих.
— Вы могли проследить, как готовится это событие.
— Да, напряжение чувствовалось. Я видела, как начинают подгоняться детали. То, как второй прошел в другой конец пристани. Четкие тени.
— А потом оно буквально рассыпалось в пыль.
Оуэн, как с ним часто бывало, погрузился в раздумья, вытянув ноги, оперев спинку стула о стену. У него было сужающееся книзу лицо и большие изумленные глаза. Волосы редкие. Светлые брови, лысая макушка. Иногда его плечи казались втиснутыми в длинный узкий каркас.