– Нет, ваша безграничность. – Отодвинувшись от него, Пиппа, вытянув шею, пыталась разглядеть что-то поверх его плеча. – Мне нужно кое-что забрать. – Она рванулась на кухню, где, сваленные в кучу, лежали ее вещи.
Айдан озадачился. Он не заметил ничего заслуживающего внимания в ее лохмотьях. Она выхватила из кучи жакет, ощупала шов, и Айдан явственно услышал вздох облегчения. В ее руках он разглядел какой-то металлический предмет.
Наверное, то была какая-то побрякушка или медяк, что она выклянчила у торговца на площади у собора Святого Павла. Он пожал плечами и направился через кухонную дверь в сад позвать Яго.
Обернувшись, он увидел, как Пиппа, закрыв глаза, поднесла этот предмет к губам и поцеловала.
Записки Ревелина из архива Иннисфалена
Я уже достаточно стар сейчас, чтобы простить отца Айдана, но еще слишком молод, чтобы помнить, каким мерзавцем оказался Ронан О'Донахью. И пусть я буду вечно гореть в пламени сжирающих меня недобрых мыслей, но никуда от этого не деться, я возненавидел старого осла и не проронил ни слезинки ему вослед на его поминках.
Он требовал от своего единственного сына большего, чем может ожидать один человек от другого. Преданности, чести, правды, а больше всего – слепого, бездумного, безропотного послушания. А этого у Алдана не было. Это было единственное, что могло спасти отца, этого скаредного урода, от смерти.
Уверен, что Айдан часто думает об этом с сильнейшей, неуспокаивающейся болью в сердце.
Изматывающей болью, если вы спросите меня, Ревелина из Иннисфалена. И пока он не избавится от чувства своей вины за то, что случилось в ту памятную ночь, Айдан О'Донахью не сможет жить полной жизнью.
Глава 3
– И вот не успел корабль затонуть, как враги моего отца объявили его погибшим, – оживленно объясняла Пиппа.
Она неподвижно сидела на табурете в огороде. Запах цветущих пряных растений наполнял весенний воздух.
– Естественно, – заметил Яго глубоким вкрадчивым голосом. – И разумеется, твой папа вовсе не умер. И сейчас, когда мы судачим на эту тему, он сидит, наверное, где-нибудь на совете у ее величества королевы.
– Откуда вы знаете? – Вся засветившись в улыбке, Пиппа развернулась на табурете, чтобы лучше разглядеть собеседника.
Великан сидел под ветвями старого вяза, затенявшими дорожку в огород, и снисходительно слушал девушку, в его черных глазах отражалось безграничное сострадание.
– Я тоже люблю придумывать ответы на вопросы, от которых просыпаюсь по ночам, – ответил он, не выпуская из рук расческу.
– Ничего я не придумываю. Все было именно так, как я рассказываю, – отрезала она.
– Вот только рассказ твой каждый раз звучит по-новому, – урезонил он Пиппу с мягкой улыбкой, ни в чем ее не обвиняя. – Твой папа уже побывал пиратом, рыцарем, заморским принцем, искателем сокровищ и даже крысоловом. Ой, погоди, разве не при мне ты говорила О'Махони, что ты была зачата попом?
У Пиппы перехватило дыхание, плечи ее опустились. Конечно, она придумывала истории о том, кто она и откуда. Смотреть правде в глаза было немыслимо. И невыносимо.
Прикосновения Яго, когда он продирался гребнем сквозь ее спутанные волосы, как ни странно, успокаивали Пиппу. Он приподнял ей подбородок и долго, словно скульптор, всматривался в ее лицо.
Затем прищурил один глаз и начал щелкать маленькими ножницами, теми самыми, которые она все собиралась украсть из стола на кухне.
– Твои истории очень хорошие, милая крошка, но они так и остаются только историями. Я тебя понимаю, потому что и сам когда-то поступал так же. Случалось, просыпался среди ночи и пытался из обрывков воспоминаний собрать портрет своей матери. С ней я связывал все хорошее, что знал о матерях вообще, и очень долго она, выдуманная мною, была даже лучше земной, настоящей. Всегда лучше. Красивее. Нежнее. Добрее.
– Да, – прошептала она. – Так и есть, я понимаю.
Он закрутил ей челку волной из нескольких прядей. Ветерок игриво трепал кудряшки.
– Мама жила в моих мечтах. Она была мне очень нужна. Каждый раз, когда мне бывало совсем плохо.
– Расскажите, когда вам было совсем плохо, – попросила она, зачарованно глядя, как мастерски работают его руки, коричневые снаружи и с белыми нежными ладонями.
– То было рабство, – ответил он. – Работа с утра до ночи до изнеможения, когда я замертво падал, а меня били, чтобы я снова работал. У тебя тоже есть мама, которая живет в твоих мечтах?