— Кукушка, кукушка, — проговорил Яшка, — скажи, сколько лет мне жить?
Напряженно вытянув шеи, раскрыв рты, ребята замерли.
Птица умолкла.
— Это все неправда, — заявил Пантушка, — одни выдумки.
— А может, правда? Ты почем знаешь, — возразил Яшка. — Бабка Анна сказывала, сбывалось предсказание кукушки. Она вещунья, кукушка-то.
— Много знает твоя бабка Анна! — пренебрежительно сказал Пантушка. — Стародубцев говорит, в приметы верят одни только старухи.
— А ты не веришь? Не веришь? — быстро и горячо произнес Яшка с явным желанием уязвить товарища.
— Не знаю, — неуверенно ответил Пантушка.
— То-то! — торжествующе воскликнул Яшка и посмотрел на Пантушку взглядом победителя.
— Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! — раздалось под деревьями где-то совсем близко.
— Слышал? Три раза. Значит, жить тебе три года.
— Только? — грустно произнес Яшка. — Так мало!
— Кукушка предсказала.
— Это она не мне. Если бы сразу, как я спросил... а то времени-то сколько прошло.
Они шли по тропинке вдоль реки. Над головами нависали ветви с густой листвой. Над травой гудели пчелы, порхали бабочки, стрекотали невидимые кузнечики.
Ребятам не удалось выйти из дома с утра, и теперь они торопились, чтобы засветло добраться до каменоломен, переночевать возле них и с раннего утра отправиться в подземелье на поиски драгоценностей.
— А донесем мы? — неожиданно спросил Яшка. — Или на помощь надо звать?
— Донесем! — уверенно ответил Пантушка. — Ты полпуда унесешь? Ну, вот. Я пуд унесу.
— А может, там золота-то пудов пять!
— Пя-я-ать, — протянул Пантушка задумчиво и про себя подсчитал. — Пять пудов не донесем... А мы за два раза...
— Верно! — подхватил Яшка.
Они подошли к небольшому, со всех сторон окруженному лесом озеру. Один берег был крутым, похожим на каравай хлеба с обрезанной краюшкой. Вода у этого берега темная, с зеленым отливом.
— Вот тут мы и переночуем, — предложил Пантушка, показывая на высокий берег.
Яшка не возражал.
На мягкой густой траве они постелили старые отцовские кожухи, натаскали хвороста для костра и уселись ужинать. Пантушке мать дала пригоршню толокна, краюху черного сырого хлеба с примесью древесной коры. У Яшки был такой же хлеб, бутылка молока, несколько вареных картофелин.
Ели каждый свое. Бывало, до голодной поры, на рыбалке или в ночном ребята делились едой, все ели сообща. Трудное голодное время приучило их, как и взрослых, думать в первую очередь о своем желудке.
Пантушка ел быстро, подбирая каждую крошку, старательно двигал челюстями. Толокно он не трогал, зная, что оно не испортится ни от жары, ни от сырости и что его можно будет съесть в самую последнюю очередь. Кусок хлеба только раздразнил аппетит. Но, примерившись к запасам продуктов, Пантушка решил больше не есть: скоро спать, а во сне голода не чувствуешь.
Яшка съел добрую половину продуктов, на секунду задумался, разглядывая на свет бутылку, потом допил молоко.
— А то прокиснет, — пояснил он.
Теперь, когда ребята были на месте, время тянулось медленно. Солнце, казалось, остановилось и не хотело закатываться за далекий край земли. Небо было по-прежнему светлым. А ребятам хотелось, чтобы скорее наступила и прошла ночь. Они искупались в озере, наловили окуней и пекли их над костром, насаживая на прутики.
На развалине сосны увидели гнездо, Яшка осмотрел его.
— Коршуново, — сообщил он, слезая и зализывая ссадины на руках. — Пустое, яиц нет.
Появились комары, и ребята разожгли большой дымный костер.
Наступил, наконец, вечер, и в лесу потемнело. Донесся колокольный звон. Редкие удары колокола наполняли воздух гулом.
— У нас в церкви к вечерне звонят, — сказал Яшка.
— Это в монастыре. Не слышишь разве, как гудит? У нас такого колокола нет. В монастырском колоколе много серебра, а в нашем меньше, — важно рассуждал Пантушка. — У нас народ бедный, и звон у нас не тот. Мне тятенька говорил, в монастырь богатые купцы много денег жертвовали.
— Дураки! — лихо произнес Яшка. — Лучше бы проели, конфет накупили бы, лампасеи, помадки.
— Сам ты дурак! — незлобиво ответил Пантушка. — У купцов, думаешь, конфет не хватало?.. Кабы не так!.. А жертвовали за грехи. Богатство-то только через грехи приваливало. Вот и жертвовали, а монахи молились за купцов, у бога прощения просили.
Пантушка бросил в костер сук, посмотрел, как выпорхнули и погасли на лету искры.
— Богатеи не дураки, а хитрющие, — заключил он.