— Придется начать с богородицы.
Степка приставил к иконостасу лестницу, залез, открыл стеклянную крышку иконы, обернулся на попа, ожидая приказаний.
— Скидай оклад! — скомандовал священник, и густой бас его гулко раскатился по церкви.
Степка подковырнул листовое серебро, оно легко отстало вместе с маленькими гвоздиками.
— Как же, батюшка, — произнес Тимофей, тяжело дыша. — Заметно будет, что оклад снят.
— А мы фольгой серебро-то заменим. В описи не указано, что оклад из листового серебра.
Когда с иконы Николая-чудотворца был снят нимб[3], отец Павел приподнял мешок:
— Пуда два будет.
Он распахнул рясу, вытащил из брючного кармана портсигар, закурил.
— Отец Павел! — удивленно воскликнул Тимофей, показывая глазами на папиросу. — В церкви-то!
— Забылся, прости господи, — пробормотал священник. — В волнение пришел, согрешил. Ну, ладно: мой грех, мой и ответ.
Вскоре отец Павел сидел дома, в комнате с плотно занавешенными окнами, подчищал и переделывал записи в книге церковного имущества. Осмотрев исправленные места через лупу, захлопнул книгу, вышел на кухню, где сидел Степка, дожидаясь распоряжений.
— Тебя покормили? — спросил он ласковым голосом.
— Поел, батюшка.
— Вот что. Отнеси-ка это Тимофею, — подал он Степке книгу. — Пусть до завтра побережет. А завтра чтобы в церкву принес. Да пораньше, до свету. А потом запрягай, поедешь со мной.
— Куда же в такую ростепель?
— Путь не дальний, к полночи воротимся. А насчет ростепели — бог милостив, авось не утонем.
— А куда поедем-то?
— Не твое дело! — сердито ответил отец Павел, и Степка увидел, как вспыхнули гневом поповские глаза. — Много хочешь знать. Ступай!
Степка послушно взял книгу, ушел.
Вскоре они выехали.
— Держи на Знаменку!
— Ладно.
Отец Павел, закутавшись в овчинный тулуп, сидел в санках рядом с драгоценным мешком, прикрытым сеном, а Степка вертелся на козлах, правил лошадью. Когда выехали в поле, отец Павел предостерегающе сказал Степке:
— Если у тебя в голове есть что дурное насчет мешка, то смотри! — И вытащил револьвер.
— Что вы, что вы, отец Павел!
— То-то! Сейчас время, сам понимаешь, какое. Брат на брата руку поднимает, сын на отца.
Дальше ехали молча. Полозья глубоко врезались в рыхлый снег, лошадь напрягалась изо всех сил, тяжело дышала.
От Успенского до Знаменки всего лишь пять верст, а конца дороге не видно. От медленной езды да шарканья полозьев о мокрый снег отца Павла стало клонить ко сну. Веки закрывались сами собой, но он мотал головой, чтобы разогнать дрему. Мало ли что на уме у Степки! Ночь темная, дорога глухая... Пристукнет сонного да и заберет драгоценности. На всю жизнь хватит. С таким богатством можно и за границу скрыться.
Тревожные мысли прогнали сон. Отец Павел открыл глаза и обомлел от страха...
Из темноты показался человек с ружьем. Он приближался, рос на глазах.
— Гони! — вскрикнул священник не своим голосом и стукнул Степку кулаком по спине.
Степка ударил по лошади кнутом, дико гикнул, и лошадь из последних силенок пустилась вскачь. На нее, не переставая, сыпались удары кнута, а на Степкину спину опускались здоровенные кулаки.
— Гони! Гони!..
Но вот, наконец, показался лес и на опушке его монастырь, со всех сторон обнесенный, как крепость, высокой каменной стеной.
Ворота наглухо заперты. На нетерпеливый стук Степки отозвался сердитый голос:
— Кто тут? Чего надо?
— Отопри! Отец Павел из Успенского.
Звякнула цепь, половина ворот приоткрылась, и монах, высунув голову, спросил:
— Отец Павел?
— Я... я, Варлампий. Неужели не узнал?
— Вот токмо узнаша. Игумен изволили уже не единожды справляться о прибытии вашем.
Обернувшись, монах крикнул:
— Ипатий, отпирай!
Санки втащились в обширный монастырский двор, и отец Павел успокоился.
Игумен, старый, но крепкий человек со здоровым румянцем на щеках, встретил его в своих покоях запросто, как друга. Несмотря на поздний час, на столе шипел самовар, стояли миски с квашеной капустой и грибами, с клюквой и помадкой, которую варили в монастыре из крахмала.
Дюжий монах втащил в игуменские покои мешок с драгоценностями и бесшумно скрылся за толстой дубовой дверью. Игумен даже не взглянул на мешок. Сложив сухие руки на животе, он сделал легкий поклон в сторону гостя.
— Прошу откушать, что бог послал.
— Благодарю, ваше преподобие, — ответил отец Павел, почтительно кланяясь и садясь за стол.