Игумен открыл ларец, достал четырехгранную бутыль, поставил перед собой на стол.
— Озябли в поле-то? — спросил он, наливая настойку в рюмки. — Погрейтесь!
Выпив, они закусили.
— Истинно говорится в священном писании, что не сквернит уста то, что входит в них, а сквернит то, что исходит из них. — Игумен вытер полотенцем капли рассола с белой бороды, взялся за бутыль. — Николаевская... берегу для лечения телесных недугов. Настоял на березовых почках. А то еще хорошо на вишне настоять... Вишня сладость дает... Выпьем по единой... за исцеление немощей наших телесных и духовных.
Выпили. За чаем игумен спросил, показывая глазами на мешок:
— Привезли?
— Что возможно было, — ответил отец Павел. — Прошу сохранить.
— Сохраним, как обещано. Вовремя привезли. Спрятать надо. В любой день могут приехать. Жаль, что всего нельзя упрятать от глаз безбожников: знают, что монастырский храм не бедный...
— Я переписал, что в мешке-то. Для памяти...
— Мы чужого не возьмем, — хмурясь, произнес игумен, — своего, слава богу, хватит.
— Просьба у меня, ваше преподобие, — вставил отец Павел.
— Какая?
— Живописца бы вашего... поправить иконы, с коих оклады сняты. Где фольгой, где краской.
— Завтра пришлю.
— Благодарю.
— Благодарить не надо: божеское дело делаем.
Понизив голос до полушепота, игумен сообщил:
— Народ возропщет, подымет топоры и вилы на комиссаров. Из-за моря помощь придет.
— От кого же, отец Илиодор?
— От англичан.
— Так они уже пробовали, ничего не вышло.
— Не всегда же неудачи... Франция, Япония, Америка... Ждут, когда русский народ сам подымется, тогда они и помогут.
Илиодор нацедил из самовара чашку чаю, подал гостю.
— С клюковкой испейте, хорошо жажду изгоняет...
Откинувшись на высокую спинку жесткого кресла, игумен чуть сощурил молодо блестевшие глаза, как бы изучая собеседника, потом резко наклонился к нему, проговорил быстро:
— Возмутить народ надо!.. В соседних уездах готовятся восстания...
Чашка качнулась в дрогнувшей руке отца Павла, чай плеснулся на скатерть.
— Что, боишься? — строго спросил Илиодор и сдвинул лохматые седые брови.
— Вам хорошо, вы один. — Отец Павел горестно вздохнул. — А у меня дети. В случае чего, куда с ними попадья денется?
— Бог никого не оставляет без милости. Советую подумать и обрести ясность ума и твердость духа. Судаков давно был?
— Дня три назад.
— Где он сейчас?
— Не знаю. А что?
— Так, просто поинтересовался. О чем говорили?
— Об изъятии церковных ценностей. Предупредил он, что все церкви будут ограблены, и советовал проповедь сказать, чтобы у верующих гнев вызвать.
— Произнес проповедь?
— Нет. Почел ненужным. Как бы гнев властей не навлечь.
— Проповедь надо говорить иносказательно... — Игумен умолк, забарабанил костлявыми пальцами по подлокотнику кресла.
Отец Павел почувствовал, что лучше всего сейчас ему уехать. Он встал, поклонился, смиренно произнес:
— Благодарю за гостеприимство. Прошу жаловать ко мне в гости.
Игумен не удерживал его, проводил до дверей, властно крикнул в коридор:
— Эй, кто там?..
Точно из-под земли, выскочил молодой послушник, низко поклонился.
— Проводи! — приказал ему игумен и закрылся в своей келье.
Возвращался отец Павел в смятении, чувствуя, что на него надвигается что-то страшное и неотвратимое.
Стародубцев
Сельский Совет прислал к Бабиным постояльца, милиционера из волости. Рослый, с копной русых волос, остроглазый и румяный, он весело поздоровался с хозяевами:
— Здравия желаю! Принимайте незваного гостя. Места мне надо немного: туловище на печи, голова на полатях, а ноги на полу. Постелете перину, подушки пуховые, а накрыться одеяло на лебяжьем пуху дадите.
Он раскрыл полные губы, и по избе прокатился жизнерадостный смех.
— Милости просим, — с улыбкой ответил Трофим, — располагайся. Перины у нас ржаные, подушки овсяные, одеяла овечьи.
Милиционер поставил в угол винтовку, повесил на гвоздь рядом с полушубком шашку, прошел в передний угол, сел на лавку. Из-под расстегнутого матросского бушлата выпирали мускулистая шея и крепкая грудь с синей татуировкой: якорь и спасательный круг с надписью «Андрей Первозванный».
Пантушка смотрел на постояльца, чуть дыша. Напротив него сидел известный на всю волость Игнатий Стародубцев, в юности подпасок, потом моряк военного флота, а теперь милиционер.